Рабочие моменты

Цветы и корни

Третий участок обедал. Лук и салаты, которые в изобилии стояли на длинном столе, еще час-полтора назад росли в огороде... Потом был борщ. Сказать, что он как домашний — значит оказать домашнему слишком много чести. Мясо с ранней картошкой, за которой в то время в соседнем Белгороде еще в очереди стояли, и с аджикой домашнего приготовления. А потом компот из слив, тоже домашнего консервирования,— повариха Екатерина Михайловна Винакова из своего погреба принесла.

Сравнивать все это с обычным для столовского уровня обедом на центральной усадьбе было бы кощунственно, что я и сказала ласковой, улыбчивой Екатерине Михайловне.

— Да что вы!— смущенно ответствовала она — У меня ведь ни дипломов, ни чепцов нет (имелись в виду накрахмаленные тюрбаны соперниц из центральной столовой).

Розовые шторы придерживали солнечные лучи. С доски, где графики и сводки, задумчиво смотрел Михаил Юрьевич Лермонтов в красно-зеленом мундире. Из радиоприемника плыл старинный романс. На столе среди горок салата и зеленого лука пылала в стакане роза.

Мужики, те, кто в еде быстрее, вышли во двор, под березу. Достали домино. Угостили костями и кусочками двух коротконогих лохматых и очень приветливых собачонок. Один взялся ремонтировать босоножку кому-то из женщин, бывших в тот момент на стане, и поругивал качество заклепок.

Полная идиллия царила на третьем участке.

В тот же вечер была так называемая взаимопроверка. Руководство хозяйства вместе с представителями партийной, профсоюзной, комсомольской организаций осматривало поля.

После, уже в правлении, председатель колхоза Виталий Кондратьевич Астапов пытался объяснить всем — и себе — почему среди участков, работающих на бригадном подряде и в равных примерно условиях, опять впереди третий. Астапов отмечал культуру земледелия, дисциплину, чувство долга. И, понимая, что пока говорит лишь о следствиях, не о первопричине,— все искал главное. Особо отметил моральный климат в этом коллективе. Тот же бригадный стан у них ухоженный, в цветах. Он, как клуб, куда люди тянутся.

— Живое, оно вокруг живого лепится,— сказал Виталий Кондратьевич.

И это было самое главное — живое начало, душа коллектива. Ее невозможно подделать. Она или есть, или нет.

Я, когда пришла на стан, спросила, кто здесь главный. И услышала спокойное:

— Здесь все главные.

Начальник участка дает механизатору задание, словно просит помочь ему лично. Посылает на свеклу полеводов так, будто договаривается о каком-то общем, всем важном деле. Заботятся друг о друге все время — словно боятся, что порвутся нити, их связывающие, и неустанно их возобновляют. Отсюда тихая повадка женщин (хоть и начальниц), солидная — мужчин. И все эти гастрономические изыски, музыка, картины на стенах, цветы...

О хорошем коллективе, как о счастливой семье, рассказывать почти что невозможно — получается благость. Но вот параметры совершенно объективные, цифры. В прошлом году экономия прямых затрат на участке составила 50386 рублей. Для сравнения: другой участок получил экономию в десять раз меньшую, а еще один вообще сработал с некоторым убытком. Так что нематериальный фактор — человеческий,— здесь действительно оборачивается явной материальной силой.

Тайное становится явным

Коллектив третьего участка давным-давно, задолго до расцвета бригадного подряда, был на добром счету. Существовало даже устоявшееся объяснение: тут в основном работают жители села Казацкого, и часто так: муж — механизатор, жена — полевод, а все вместе — соседи. На двух других участках — народ из Стрелецкого, центральной усадьбы, что стоит на большаке рядом с областным центром, который манит и заманивает. Поэтому, считалось, на третьем стабильный состав и руководство не меняется лет двадцать — начальник участка Анна Николаевна Беликова и ее заместитель Валентин Константинович Рыжков. Что-то это, конечно, объясняет. Но не все. И не главное.

Ведь только четыре года назад второй участок был третьему опасным соперником, а и тогда на втором стрелецкие работали. Так что действовали, видно, и другие факторы. Первый — бригадный подряд, который может хороший коллектив превратить в лучший, а нестабильный, некрепкий — разорвать, разрушить.

Первый год подряда был чрезвычайно тяжелым. Не могли механизаторы спокойно воспринимать, что часы каждому засчитываются отдельно, а выработка — всем вместе. Обиды,— «один, как дурак, стараешься»,— объяснения, подозрения... А лето тяжелое — вредитель напал. Пять раз протравливали — и все же встал вопрос о пересеве свеклы. В последнюю минуту удержались. Боялись, что вообще ничего не заработают: ведь по урожаю должны были платить. Старые привычки тогда еще не изжили себя, не очень-то требовательно следили, чтобы каждое растение получило удобрение, каждое было прикрыто от сорняков. Где сыпали, а где и нет, особенно на разворотах.

— Делали втемную,— рассказывал партгрупорг Владимир Сучков,— а все на вид вышло. Как взошли просо и кукуруза — сразу ясно стало: на обработанных участках росток ярко-зеленый, аж в синеву, а где халтурили — желтоватый.

— Поле обмануть нельзя,— сказала тогда Анна Николаевна. На каждом огрехе преподавала она, агроном по образованию, культуру земледелия и уроки экономики.

Ни один урожай так не давался. И хоть он, по нынешним меркам, был скромный — 289 центнеров свеклы с гектара, 20 центнеров зерна,— мало кто мог равняться с ними в районе и даже в области. И заработки оказались такими, каких никто еще не получал, хотя опять же по нынешним меркам и они были скромненькими.

Однако и тут тайное стало явным: перепады в зарплате механизаторов получились до 150 рублей в месяц. Сказалась каждая попытка сократить себе нагрузку. Их все зафиксировала Анна Ивановна Макарова, учетчица. Она кажется вездесущей — маленькая, худенькая, белый платочек домиком. Машины — бригадные и просто попутные, да мотоциклы целый день переносят ее с поля на поле. И куда бы ты ни попал — Макарова уже тут.

Экономисты колхоза, снабжавшие меня данными о работе участка, на точный учет, на добросовестность Макаровой обращали особое внимание. Как и на то, что люди с третьего участка работают не только руками, но и головой. Рассказывали: на двух участках обрабатывали посадки аммиачной водой. На третьем участке работал один трактор: он и разбрызгивал, он и бочку с раствором перетаскивал вдоль поля. А на другом участке той же работой были заняты три трактора: два стояли на разных концах поля, и, когда обрабатывающая посевы машина перемещалась, тащили за ней каждый свою бочку. Случай этот приводился на общем собрании и стал в хозяйстве хрестоматийным примером головотяпства.

Инициатива, которая наказуема

Хозяйственные мужички на третьем участке. Хозяйственность — прекрасная крестьянская черта, без которой дела не будет. Но работа на подряде и это свойство несколько трансформировала. Еще в прошлом году двоих трактористов здесь наказали за попытку заработать нечестным трудом.

Нестыковки в хозяйственном механизме — они ведь прямо подсказывали, где и что плохо лежит. У иного даже привычка выработалась — просто дураком себя чувствовал, если не пользовался. И вот попытка найти нестыковку в системе бригадного подряда. Уехали двое в ночь — пахать. Утром требуют по 14 нормо-часов. Напахано всего ничего, но ведь счет-то на нормо-часы... До подряда эта задача годилась бы для упражнения начинающему администратору. Ну в самом деле — мог ведь, к примеру, трактор сломаться? Однако задачку решили в тот же день сами механизаторы: стало известно, что эти двое всю ночь работали, точнее, прирабатывали на личных участках в соседнем колхозе. Официально никто никаких розысков не предпринимал, но ведь воистину от людей на деревне не спрячешься. И потом, механизаторы третьего участка вовсе не хотели своим трудом утяжелять нормо-час халтурщика...

Был еще такой случай — парнишка левачил. Правда, не во время работы, но на казенном, однако, тракторе, который на обратном пути перевернулся. Этого «выдала» жена. Примчалась на стан поутру в панике: «Юрика нема».

Ну, нашли Юрика, поставили на колеса его машину. На общем собрании напомнили некоторые пункты договора: за грубое нарушение дисциплины — штраф! В первый раз у тебя «отнимают» 21 нормо-час, во второй — 42, в третий — 63. И так далее.

Что касается «так далее», этот пункт договора был применен за все время однажды. Механизатора наказали на 189 нормо-часов. Он был любитель выпить. И загулял. До введения бригадного подряда вернулся бы он покаянный и, конечно, наверстал бы, чего недоработал. А сбой в организации труда, неизбежную подстраховку, нервотрепку забыли бы просто со временем. Но на сей раз было иначе. И не потому наказали сурово, что были раздражены: договор словно бы заранее снял все эмоциональные излишества. Обошлись с виноватым, как было договорено. В конце года его, единственного, не наградили бесплатной путевкой. Потому что проштрафился. А давали и туристические, и санаторные, и в дома отдыха — по выбору. Виновный сам одобрил действия бригады: «Все правильно, ребята!»

Подлинный размер своих материальных утрат наказанные узнали только в конце сезона. И они оказались неожиданно большими — стоимость нормо-часа еще выросла и составила почти полтора рубля (зерна взяли по 38 центнеров с гектара, сахарной свеклы — 335 центнеров).

Если в первый год работы по подряду люди увидели, что он выгоден, то второй год убедительно доказал: чем выгоднее работа, тем невыгоднее нарушения дисциплины. Чем лучше работает бригада, тем тяжелее наказание тому, кто не хочет или не умеет жить по нормам коллективизма.

Самый тонкий инструмент

Наступили ли, в самом деле, на третьем участке райские времена? Как бы не так! Нравственная зрелость коллектива — это преодоление индивидуализма во всех его разновидностях, что не может проходить безболезненно. Максимум, чего можно тут желать,— это чтоб люди не теряли чувства долга и тяготения друг к другу, несмотря на разногласия, когда они бывают.

На третий год работы по бригадному подряду, по весне, с участка ушел хороший механизатор. Он считал, что с ним обошлись несправедливо. Его отпустили, хотя имели право удержать. Объяснили, почему.

— Ходил бы тут и косился.

Так вот: предпочли потерять квалифицированного механизатора, лишь бы никто не «косился». Уходя, он объяснил свое решение каким-то формальным поводом. Все знали это. Почему же не докопались до истины?

Истина же вот в чем. В звене механизаторов, как известно, есть комбайны разных типов и трактора колесные и гусеничные. Труднее работать на машинах, которые чаще ломаются. И в этом смысле лучше всего колесный трактор, Но! Есть тут «но». Комбайн и гусеничный трактор чаще всего используют не одновременно, а один за другим. Колесный же трактор в работе все время, весь сезон. Поскольку все согласились, что лучше всего, если машины имеют конкретных хозяев, их и раскрепили. И получилось: у одних на руках по три единицы (скажем, комбайн зерновой, комбайн свекловичный и гусеничный трактор), у других — по одной. Логика использования машин предлагала такой вариант как лучший. Но «по-человечески» это было несправедливо.

Еще один момент осложнял ситуацию: много машин оказалось в основном у тех, кого зовут приезжими, хотя они уже по десять лет тут живут. Они соглашаются, когда вступают в колхоз, им вживаться нужно, квартиру получать. А потом спохватываются: несправедливо.

Несправедливо? А это как посмотреть. Почему те, кого зовут «местными», пере-жившие со своим колхозом не только часы славы, но и тяжелые времена, люди часто немолодые, не очень здоровые должны брать на себя больше, чем те, кто, как ни верти, ищет, где лучше? Ведь если измерять нагрузки, что пали на их долю на протяжении всей жизни, их и сравнивать нечего. У того же Василия Васильевича Золотарева, на которого недовольные ссылались чаще всего, и в самом деле радикулит. И он его вот тут, на этих полях, заработал.

Но тот молодой, дельный, энергичный парень не захотел считать болячки ветеранов и ушел.

Если бы его считали правым, об этом сказали бы громко.

Если бы его считали совсем неправым, не дали бы уйти так легко.

После его увольнения машины все же несколько перераспределили. Теперь ни у кого нет больше двух единиц. Но «навести полную справедливость» — сделать как на другом участке тандемы «комбайн — колесный трактор», невыгодно, накладно. На это не идут. И болезнь пока загнали вглубь. Ждут. Хотя ждать нечего.

Председатель колхоза Астапов считает, что половина проблемы будет снята в следующем году. Есть вариант, как отремонтированные комбайны хранить всю зиму под крышей и под замком. Так что ремонта, выматывающего из механизатора душу, потому что не хватает запчастей, будет меньше. Но и Виталий Кондратьевич и работники Белгородского райкома партии считают: никто, кроме членов бригады, не должен решать, как распределить нагрузку по полной справедливости. Сельхозработы — не детали с одного конвейера. Совсем поровну тут не распределить. Тут нужен самый тонкий механизм — совесть.

Без измены

Конечно, разберутся здесь с тракторами и с комбайнами. Шлифовка отношений идет на фоне уже наработанного, утвердившегося, отлаженного. Первое, о чем тут надо снова сказать— это стабильность состава, хотя раньше уже по фамилии человека в этих местах могли понять, откуда он родом — из Стрелецкого ли, Казацкого, Пушкарского или Марьевки, а теперь все перемешалось.

В результате этого перемешивания во главе участка и оказалась Анна Николаевна Беликова. Было это двадцать с лишним лет назад.

Нельзя сказать, что эта женщина всегда была счастлива. Вначале послевоенная нужда, осиротевшая, без отца, многодетная семья. Анна Николаевна в сельхозтехникум-то пошла потому, что, получи она здесь на экзамене тройку, стипендию все равно бы дали. В столовой брали с подружкой один обед на двоих. Материальные беды кончились — другие навалились: одна дочку растила, а теперь вот на руках парализованная мать.

Но если счастья ей досталось меньше «нормы», то уж уважением Анну Николаевну не обошли. Орденоносец, депутат, член райкома партии, в колхозе ее имя — в первом десятке. Может, для человека зрелого вообще легче обойтись без житейских радостей, чем без уважения? Ведь наше чувство собственного достоинства — производное от того, как нас ценят другие. Писал же Николай Асеев:

Что такое счастье? Соучастье

В добрых человеческих делах...

Соучастие это всю жизнь мешает Анне Николаевне как бы завершить свою судьбу, определиться окончательно. На четвертом десятке она институт окончила, а для «себя» до сих пор учится. На ее полках соседствуют литература по специальности и русская классика.

А заместитель Беликовой. Рыжков Валентин Константинович, как он сам говорит, «без измены» в колхозе аж с самого детства, с 13 лет. Свою образованную, из одного чувства долга, кажется, сотканную, нервную начальницу он отлично уравновешивает точнейшим здравым смыслом, хозяйской хваткой и хитрецой. Валентин Константинович — великий мастер выступать на собраниях, «по-простому», но с эффективностью необыкновенной.

Дальновидный человек, Рыжков рьяно поддерживает Беликову в ее борьбе за культуру земледелия. Скирды сена у них опаханы, поля обкошены, так что сурепке негде гнездиться, механизатор без удобрения или гербицида по полю 10 метров не проедет. При мне Рыжков привез новые окучники. Их еще во ВНИИ сахарной свеклы только опробуют, а у Валентина Константиновича уже есть. Рыжков с учеными в большой дружбе. Если что-то в их опытах ему, человеку житейски трезвому, смешно покажется, он и вида не подаст. А понравится — тут же вызнает, выпросит и употребит в дело.

Но есть у Беликовой и Рыжкова общее. Я это поняла, когда они руками сено ворошили. С сеном нынче, надо сказать, в колхозе складывается на редкость хорошо. Но все же последние 10 гектаров уже срезанной, но не заскирдованной травы попали под дождь. И вот, обсуждая эту незадачу, Анна Николаевна и Валентин Константинович шли вдоль валка и совершенно механически переворачивали руками пласты травы, чтоб скорее сохла. Их было двое на огромном поле. Это было нелепо. Это было прекрасно.

Социологи выяснили: чтобы коллектив оставался коллективом, нужны коренники, те, к кому приходят новички. На третьем участке это, прежде всего комбайнер Василий Иванович Смольяков, тоже орденоносец (как, впрочем, многие в бригаде). За высокие показатели в труде ВДНХ наградила его машиной «Москвич».

Когда начались разговоры о том, как тяжело быть комбайнером и легко трактористом, молчаливым, но сильным укором для многих стал Василий Иванович. Он оставался комбайнером, хотя ему бы дали любой трактор: и авторитет у него огромный и здоровье уже не то. Когда готовились к жатве и доводили до ума комбайны. Смольяков «ремонтировал» одновременно и агрегат и себя — интенсивно лечил хворобы, чтобы на две недели страды стать двужильным.

Среди коренников — В. В. Золотарев и его однофамилец А. П. Золотарев, Анна Ивановна Макарова — судьба ее похожа на судьбу Беликовой. И полеводы: Зинаида Дмитриевна Покидова, Нина Андреевна Капустина, Татьяна Максимовна Золотарева и та же Винакова Екатерина Михайловна, стряпуха: у нее ведь тоже орден, она и дояркой и полеводом была. Все они трудятся на земле отцов своих, дедов и прадедов «без измены».

Именно благодаря этим людям Леша Золотарев, сын Золотарева Анатолия Петровича, после армии не просто пришел на участок — вернулся. Было, к кому вернуться. Уходил он мальчиком, вернулся серьезным парнем, коммунистом. И заслуга в этом не только армии, но и тех, кто давал Алексею первые уроки труда, первые уроки нравственности.

Провожали Лешу пышно, щедро. Катя блистала поварским искусством, Рыжков — остроумными и прочувствованными напутствиями, а все вместе — щедростью.

Всякого рода встречи-проводы бригада непременно обставляет красиво и торжественно — даже если они почти что формальные. Уходила на пенсию, например, Татьяна Михайловна Гребенникова. В тот день работали до четырех часов, а потом было торжество — с приглашением колхозного руководства, с красивыми и богатыми подарками и пышными хвалами в адрес виновницы торжества. Хотя все отлично знали, что уже на следующий день Татьяна Михайловна в свежем белом платочке выйдет на работу вместе со всеми. Она сказала тогда: «Свекла ж — как я останусь дома». Вот так «уходят» из бригады многие пенсионеры, чтобы остаться навсегда. Потому что вместе оборудовали уют и даже комфорт на бригадном стане: скинувшись с премии, купили и картины, и карнизы для штор, и хорошую посуду. Потому что свои вещи приносили сюда — тот же приемник. Потому что их просят приходить. Потому что заработки хорошие. И, как сказала одна из женщин-полеводов,— «труд веселый».

...Укладывали последний скирд сена. По большому полю безостановочно маневрировала техника, сгребая, собирая, складывая копны. Стогометатель подавал их на скирд. Женщины укладывали. Привез свежую воду Володя — шофер. Притарахтел на мотоцикле Рыжков: привез деталь одному из механизаторов. Учетчица Анна Ивановна по книжке определяла тип скирда, подсчитывала его объем.

На то, чтобы завершить его, немного не хватало сена. Мне казалось, что на поле совсем уже ничего не осталось, но машины все сгребали, собирали ошметки, клочочки, подтаскивали к скирду жиденькие, но копешки. И завершили скирд. И сказал механизатор Иваницкий Иван Ильич:

— Мне этот скирд нравится.

— А сколько ж в этой земле техники побитой,— отвечая на какие-то свои мысли, молвил кто-то из мужиков.

— Это да. Это с войны. Здесь ведь передовая была,— я узнала голос Рыжкова.

Тут каждый год находят снаряды, мины, бомбы, хоть сорок лет назад была битва на Курской дуге, и тогда же отгремел первый салют во славу взятия Белгорода. И нынче по весне нашли. Анатолий Петрович Золотарев выпахал бомбу, отец Леши Золотарева, того, который только что вернулся из армии.