Небольшое почтовое отделение

Прежде чем попасть в почтовое отделение Верх-Уса, газеты и письма каждое утро целый час летят из Перми на АН-2, а потом еще полтора часа трясутся в «уазике».

Когда удалой райцентровский шофер бухнул на чисто вымытый пол почты — приземистой избы с белесым от времени и дождей срубом — мешки с корреспонденцией, из-за поворота показалась рыжая коняга, запряженная в маленькую скрипучую тележку. Это приехала почтальонша Валя Корина.                '

Она поставила в тенечек коня, бросила ему охапку свежего клевера, потрепала по шее и вошла в избу. Тут мы и познакомились. А услышала я о Валентине Александровне в Перми, где ее фамилию назвали среди лучших почтальонов области. Правда, о том, что она одна из лучших, Валя, по-моему, и не подозревала. Сильно удивившись приезду корреспондента, покачала головой и сказала нараспев, заметно окая: «Что обо мне писать-то? Роботаю... Так все ж роботают...»

За пять минут Валя рассортировала и расписала все газеты, и мы тронулись в путь. Рыжий мерин Ясный, по старости переведенный на перевозку почты, неспешно затрусил по пустой деревенской улице. Валя то и дело взмахивает над его крупом зеленой березовой веткой, отгоняет слепней.

Мы пересекаем тенистый лог. По дну его невинно журчит потаенная речонка. По весне и осени эта тихоня превращается в бурную и сильную реку.

Вот и Маломалки, первая деревня на нашем пути.

— Валюша едет! С добрым утром! — приветствует нас у калитки пожилая женщина. У ног ее пятилетний ребятенок, держась за бабину юбку, ввинчивает в землю чумазую пятку и исподлобья таращится на незнакомого человека.

— Кого везешь-то?

— Гостью, — краснея, отвечает Валя, отдавая «Сельскую жизнь». Мы медленно следуем по пустой деревне, мимо крепких, добротно сложенных изб. Помогая Вале, я бегаю то к одному дому, то к другому и сую одну-две, а то и три газеты в прибитые к дверям старые полевые сумки — по традиции они заменяют здесь почтовые ящики.

— Сама себе работу добавляю! Вот, говорю, Маша, сыну «Костер» выпиши, очень интересный журнал, а мужу — «За рубежом», много чего дельного там. Так и набирается работа. Как журналы идут, в два приема развозить приходится, тележка-то маленькая...

— А что, сами не очень рьяно подписываются?

— Хорошо, хорошо подписываются.

Только же не про все журналы и газеты знают. Вот я и советую. А то еще женщина завертится с хозяйством, да и пропустит время. Так приходится напомнить, а то и самой подписать. В обиде не остаются, еще и благодарят. Один-то           раз у журнала «Чаян» — «Скорпион» перепутали индекс, а я не проследила, так целый год эта семья получала журнал на татарском языке. Картинки смотрели, но все равно, говорят, смешно...

Читают здесь и в самом деле усердно. Без газеты или журнала не обходится ни один двор. На триста подписчиков Верх-Усинского отделения приходит 114 «Сельских жизней», тридцать «Комсомолок», столько же выписывают «Правду», полтораста человек — районную газету «Маяк коммунизма». Журналов получают даже больше, чем газет. На триста сорок газет их триста семьдесят. Первенство среди журналов держит «Крестьянка» — семьдесят пять экземпляров, а читают всей деревней.

— Жаль, что задерживается иногда журнал-то ваш! — замечает Валя — Очень у нас его ждут. Или, бывает, придет номер, а в нем «Хозяюшки» не хватает...

Я объясняю, что задерживается порой журнал из-за огромного тиража — не сразу ведь такой и напечатают. А если нет «Хозяюшки» — может.

...понравилась кому-то по дороге... Через множество рук проходит журнал, пока доберется до Верх-Усы.

Припекает солнце. Звенит мошкара. Ясный то и дело берет в сторону от дороги, чтобы ухватить пучок травы, и тогда никем не оборванные ромашки мягко бьют нас по ногам. В этом году редкостные травы на Урале — густые, мощные, взрослому мужчине выше пояса. Прямо у обочины краснеет земляника. А цветов вокруг! На угорах стройные красавицы ели. А дальше холмы, еще холмы, взгорья, дремучие леса, одним словом, Урал!

— Земли наши богатые, щедрые. А люди из деревни, бывает, уходят. Хотя сейчас меньше... Чем их этот город манит? Я в Пермь поехала, так к вечеру с ног свалилась — сутолока, теснота...

Валя недоверчиво прислушивается к новому для нее слову «миграция», к моим размышлениям на эту тему и вдруг с гордостью говорит:

— А хоть и миграция, а подписка у нас та же: сколько раньше газет возила, столько и теперь.

Да, число газет и журналов в Верх-Усинском отделении связи не уменьшилось, даже увеличилось. А почему? Валя так считает:

— Жизнь другая стала. Достаток. Времени свободного больше. И люди другие. Про все знать хотят. Есть такие дворы, где по несколько газет разных и журналов получают.

В один из таких дворов мы заехали. Хозяйка, Антонида Петровна Терехина,— заведующая фермой. Муж ее, Александр Степанович,— и тракторист, и шофер, и кузнец, если надо. У них шестеро детей. Читают в этой семье все. Аккуратнейшие подшивки за многие годы лежат на полках. Получают «Известия», «Сельскую жизнь», «Неделю», «Крокодил», «Маяк коммунизма», «Человек и закон», «Крестьянку», «Собеседник», «Юный натуралист», «Приусадебное хозяйство», «Роман-газету» и даже «Военно-исторический журнал».

Антонида Петровна, провожая меня до дверей, вдруг останавливается и горячо убеждает: «Ты, милая, хорошо о Вале-то напиши! Золота баба, безотказна. Ни дня не пропускает, ездит. Дождь, пурга, бездорожье, она едет! С утра еще постирать, на речке белье прополоскать, запрягать коня-то да едет. Еще и лекарства нам возит. Что бы мы без нее делали?»

Валю, я заметила, никто не зовет по отчеству, хотя дети у нее уже взрослые. И это вовсе не означает неуважения. Скорее деревенское обыкновение — все здесь друг друга знают смолоду. Мы едем по Каменному Ключу, к Валиной деревне. Почему Каменный Ключ? «Ключи у нас из камней бьют,— объясняет Валя — Холодные, чистые. Возле них когда-то и деревню поставили. Приедем, попробуете водички, а нам пока направо, к Чистоканам».

Чистоканы, последняя, третья, деревня Валиных «владений». Валя тут знает всех и каждого. Знает, у кого какие беды и радости. Круг своих обязанностей Валя не ограничивает разноской почты. Рассчитывает плату за электричество у одиноких старух, отвозит в Верх-Усинскую сберкассу отложенные от пенсии трешки и пятерки — ей полностью все доверяют. Недаром когда-то просили Валю взяться за разноску почты не только как грамотного, но и как безупречно ответственного человека и инициативного.

Узнала как-то Валя, что вышел каталог бытовой и сельскохозяйственной техники, которую можно выписать за деньги почтой. Валя каталог приобрела и стала возить его по деревням. В результате во многих дворах появились стиральные машины, электронасосы и множество всякой иной техники. Полтора года назад ушла в декрет продавщица единственного на три деревни магазина, и незаметно приняла Корина на себя обязанности разъездной торговой точки. Из Верх-Усы возит она хлеб, сахар, консервы, стиральный порошок. Все новости первой тоже привозит она. О колхозных делах и райцентровских, о товарах в магазине. Часто даже обменивает людям книги в библиотеке. Валя отказывается только от одного — возить спиртное. Просить ее об этом бесполезно, это знают все.

Дом Юдиных. Хозяйка — Мария Степановна. Одна из тех, кто создавал колхоз, кто работал за ушедших на фронт в военные годы, а в послевоенные — за не вернувшихся с фронта.

Ныне Мария Степановна на пенсии. В колхозе работают ее сын Сергей и сноха Галя. Галя — на ферме, Сергей — трактористом. Галя, правда, пробовала утянуть мужа в город — нет, не поддался. Держат Юдины пчел, корову, свинку, овец, кур. Зарабатывает Галя больше мужа — 250—300 рублей. Сергей получает 120—150. Он — рыбак, охотник, пчеловод. Подворье у них ладное, скотина холеная. Сергей больше любит читать статьи про политику, про экономику. Мария Степановна и Галя — те издания, где про семью, про любовь, про хозяйство.

— Мы вашу «Хозяюшку» обе любим. Галя, какие новые рецепты у «Марии Ивановны» прочтет, сейчас мешает, лепит, шлепает. Когда получается, когда нет,— охотно рассказывает Мария Степановна.

Недлинный вроде путь по трем деревням занял, однако, шесть с половиной часов. Зимой выходит и того больше. Затемно уезжает Валентина Александровна, затемно возвращается. Туда три километра, да сюда четыре, да из конца в конец деревни два. Каждый день. В девять на конный двор, запрягать Ясного, к одиннадцати на почту, куда к тому времени подвозят газеты. А на ногах она обычно уже в четыре. Топит печь, кормит скотину, готовит еду на всю свою большую семью: она с мужем, свекор со свекровкой, три сына, две дочери.

Валина мать живет у младшей дочери в городе Чайковске. Валин отец погиб на фронте. Валя не запомнила его лица — ей было всего три года, когда началась война. Осталось в памяти — добрый, ласковый.

Сейчас у младших Валиных сестер уже большие дети. Каждое лето приезжают все они к старшей сестре. И тогда дом Кориных делается самым людным в деревне.

Когда мы распрягли Ясного и пришли в дом, был уже вечер. Затрещал мотоцикл, и во двор вкатил Юрка, второй сын Вали, завклубом и киномеханик по совместительству. Поел чего-то наскоро и умчался за новым фильмом. Младший, Лешка, с утра до ночи на рыбалке, приносит раза три в день разную рыбную мелочь, которая тут же бесследно исчезает в общем котле. Свекровь, Устинья Евдокимовна, сажает ухватом в печь хлебы. Лида, средняя сестра, чистит грибы для супа, гоняет, чтобы не мешались, девчонок — свою, восьмиклассницу Ленку, и Валину Веру, что не так давно принесла из школы аттестат за десять классов с одними пятерками. Девчонки обижаются и уходят на крыльцо. Пока готовится ужин, Валя встречает стадо, загоняет овечек, доит корову, собирает в курятник кур.

Возвращается с работы ее старший сын, Саша. С зимы он принял Починковскую пасеку, отвечает сейчас за сто пятьдесят пчелиных семей. Так что работы невпроворот. Иногда ему помогает Лешка, и тогда на обратном пути с пасеки младший спит, сидя верхом на мотоцикле и обхватив старшего брата руками, а Саша придерживает их локтями, чтоб Лешка не свалился. Поздно приезжает Саша, но все равно успевает вместе с дедом засадить в ульи новые семьи, поставить рамки, накормить нутрий, наколоть дров, перекидать за сарай кучу навоза, а потом еще и помочь бабушке вынуть из жаркой глубины печки, испекшиеся хлебы Саша после армии остался было в Крыму, но вскоре заскучал по дому и вернулся в Каменный Ключ. Вернулся в деревню, где можно зимой ходить на лыжах за зайцами, охотиться на них с подхода, без собаки, ходить на лося, рыбачить. Вернулся в деревню, где мать, вся семья нуждались в его, старшего сына, присутствии. А ведь мог Саша обосноваться в городе, до армии окончил ГПТУ, работал сборщиком металлических корпусов судов, получал по триста рублей в месяц.

— Зачем мне деньги? Того, что здесь, в Ключе, ни за какие деньги не купишь. Да и матери с отцом помогать надо. А места, наши какие! Вот завтра сходите с девчонками по ягоды, они вам такие поляны покажут — ступить от ягод некуда, все красно. (И это оказалось чистой правдой, хотя поверить в такое, даже увидев, было почти невозможно.)

— А ключи, у нас какие,— продолжал живописать Саша,— холодные, кипят. Луга, цветы, травы, пчелы — раздолье. Зимой снега лягут — до середины окон. Краса! Такой, поди, нигде нет.

Потом Саша показывает нутрий.

— Нутра, нутра! — зовет он. Из глубины клетки выходит серебристо белая нутрия, присаживается, как полная пожилая дама, и дружелюбно на нас смотрит. Я протягиваю руку, чтоб ее погладить, а она вдруг берет мой палец своей холодной лапкой и осторожно пробует на зуб...

Набегавшись за день со своими пчелами, укладывается в клети свекор Петр Елевферьевич. Устинья Евдокимовна усаживает за стол вторую очередь едоков — внучек, внуков, Валю и ее сестер и после уговоров устало подсаживается к столу сама.

На столе несколько больших мисок, из которых все по очереди черпают ложками. Очередность — сначала

старшие, потом младшие — возникает сама собой. Снедь сытная и здоровая — уха из карасей, грибная похлебка из свежих белых, которые набрал Саша по дороге с пасеки, миска с молоком и земляникой, домашний, еще теплый хлеб несказанной вкусноты.

Раньше всех заканчивают ужин девчонки. Каждая уже с бигуди на лбу, они вынимают длинные свои ноги из-под стола, перешагивают через лавку и отправляются смотреть телевизор.

После ужина в доме собираются соседи. Мужики во главе с Валиным мужем Ювеналием Петровичем рассаживаются на высоком крыльце и, покуривая, не спеша обсуждают политические события. Молодежь толчется в комнате, кто смотрит телевизор, кто, усевшись в углу на диване, вспоминает, как хорошо проводили в армию Витьку Чернова. Девчонки хихикают, неженатые механизаторы смущаются. А женщины, рассевшись на кухне по лавкам, требуют, чтобы был им представлен корреспондент «Крестьянки». И меня засыпают вопросами. Интересуются, какие в Москве новости, и, конечно же, спрашивают о том, что будут печатать в журнале. На что могу, на то отвечаю. А потом говорили о разном, о семье, о детях, о хозяйстве, о модной гимнастике аэробика, которую по телевизору показывают. Посетовали на колхозное руководство, что никак не может от Каменного Ключа до райцентра хорошую дорогу проложить, да и магазин бы открыть надо, а то разве дело Валю по всякому пустяку просить. Но, «подводя черту», пришли к выводу, что жизнь-то сейчас очень даже хорошая. И кто-то сказал те самые слова, что часто звучат в конце долгой неторопливой беседы: «Главное, чтоб войны не было...» И тут завспоминали старушки, в подробностях рассказали, как тогда было...

— Чтоб мир сохранить,— заметила Валя,— работать надо больше, чтоб никто на нас руку не смел поднять...

Потом кто-то затянул песню, и Лида. Валина сестра, побежала в комнату за магнитофоном: она пела в фольклорном ансамбле и собирала народные песни. А вечер, полный нежнейших дымок, окутывал сумерками деревню, где после трудов праведных отдыхали люди...

На посиделки к Кориным собираются почти каждый день. Так уж сложилось в деревне, что дом почтальонши вместо клуба: здесь и поговорить можно, и новости обсудить, и заказы Вале сделать.

Все заказы Валя аккуратно записывает на бумажку...

— Трудно, наверное, всем помогать?— спрашиваю я.

Валя улыбается устало и добро:

— Да где там всем! Так, посильно.