Ленин и Крупская

День стоял ясный, солнечный, но в церкви царил полумрак. Зрителей было много — в таком-то захолустье венчание почти что театр. Тем более, что венчались двое ссыльных, два «государственных преступника». Правда, слова эти произносились местными жителями с оттенком иронии — Владимира Ильича Ульянова успели здесь полюбить. За тот год, что прожил он в селе, не одну тяжбу выиграл для бедняков, не одно прошение написал.

Полицейский исправник косо смотрел на все это, но придраться было не к чему: ссыльный денег за свою деятельность никогда не брал. А советом помочь ближнему может каждый... Нравилась жителям и невеста: высокая, стройная, с пушистой пепельной косой и лучистыми серыми глазами, приветливая и отзывчивая. Зрители с пристрастием замечали, что свидетели жениха и невесты — из местных. Друзей Ульянова, ссыльных из соседних сел, исправник на свадьбу не пустил.

Для революционеров и атеистов Ульянова и Крупской венчание было вынужденным. Дело в том, что из Шушенского Владимир Ильич послал Надежде Константиновне письмо, в котором содержалось объяснение в любви и просьба приехать к нему, чтобы отбывать ссылку вместе. По приговору суда Крупская, в свою очередь, получила три года ссылки в Уфу. Ей стоило больших хлопот поменять губернский город на глухое село.

Вспоминая о тех днях, Крупская писала: «Мне разрешили поехать в Шушенское под условием повенчаться. По тогдашним законам, сопровождать мужей в ссылку могли лишь жены. Когда я жила в Шушенском, месяца через два пришла официальная бумажка с предложением повенчаться или уехать в Уфу. Мы посмеялись и повенчались. Были мы мужем и женой и хотели жить и работать вместе».

Жених и невеста не очень-то вслушивались в слова священника. Но, когда он подал им кольца, Владимир Ильич осторожно надел одно из них на палец невесты. Никто в церкви не знал, что кольца выковал из медного пятака их товарищ по ссылке О. Энгберг. Надели их только раз — в день свадьбы... Но хранила их Надежда Константиновна всю жизнь.

«У нас так много толковали, чесали языки о коммунистическом быте, о семье рабочего и партийца, вычисляли, через, сколько сотен лет придет проектируемый быт. Но вот смотрите, коммунистический быт уже среди нас! Семья Ленина. Это так же изумительно, как Ленин. Это так же просто, как Ленин».

Два года в Сибири были заполнены для новой семьи напряженным трудом. Здесь Ульянов закончил исследование «Развитие капитализма в России», Крупская написала свою первую брошюру — «Женщина-работница», вместе они перевели труд английских социалистов Сиднея и Беатрисы Вебб «Теория и практика английского тредюнирнизма». Здесь же, в Шушенском, родилась гениальная идея создания русской нелегальной газеты «Искра», разработан и план ее организации.

Да, они были счастливы в Шушенском. Оттого, что были единомышленниками, оттого, что вместе работали и просто молоды были. Через много лет Крупская напишет об этом: «Так живо встает перед глазами то время первобытной целостности и радости существования. Все какое-то первобытное — природа, щавель, грибы, охота, коньки, тесный, близкий круг товарищей, ездили на праздники... в Минусинск, тесный, тесный круг товарищей — друзей, совместные прогулки, пение, совместное какое-то наивное веселье, дома — мама, домашнее первобытное хозяйство, полунатуральное, наша жизнь — совместная работа, одни и те же переживания, реакции: получили Бернштейна, возмущаемся, негодуем и т. д.»

Они не считали возможным демонстрировать свое счастье. Работа оставалась для них главным. Но — не единственным, как позднее, уже после смерти Ильича, обедняя его образ, изображали во многих книгах и спектаклях о Ленине. Именно это заставит Крупскую написать: «Мы ведь молодожены были, и скрашивало это ссылку. То, что я не пишу об этом в воспоминаниях, вовсе не значит, что не было в нашей жизни ни поэзии, ни молодой страсти. Мещанства мы терпеть не могли, мама тоже, и обывательщины не было в нашей жизни. Мы встретились с Ильичем уже как сложившиеся революционные марксисты — это наложило печать на нашу совместную жизнь и работу».

Да, они встретились сложившимися революционерами. Это случилось на нелегальном сходе марксистов в Петербурге, в начале 1894 года. В следующем году создан «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». И с первых дней, казалось, шпики вот-вот нападут на след основной группы «Союза», приходилось соблюдать жесткую конспирацию. Конспирация запрещала совместные прогулки, посещение театров, встречи с друзьями. Чтобы навестить Надежду Константиновну, жившую всего в пятнадцати минутах ходьбы от квартиры, которую снимал Владимир Ильич, ему приходилось приделывать замысловатый и длинный путь.

И все же в декабре 1895 года ядро «Союза» было арестовано. Крупская тогда осталась на свободе, но нужно ли говорить, каким острым было ее беспокойство о друзьях, о Владимире Ильиче, брошенных в тюрьму! Но конспирация запрещала встречи с заключенными. И она довольствовалась письмами, которые Ульянову удавалось передавать на волю. В каждом из них, деловом, собранном, оптимистическом, он спрашивал о «Миноге» или «Рыбке» — таковы были подпольные клички Крупской.

Однажды Надежде Константиновне передали его просьбу, несколько удивившую ее. Надо было прийти в определенное время на угол Литейного проспекта и Шпалерной улицы. Несколько дней она приходила в назначенное место и простаивала там часа по полтора. Потом уже выяснилось: Владимир Ильич по пути из каморы на допрос заметил, что из окна на лестничной клетке виден квартал Шпалерной улицы. Захотелось хоть на минуту увидеть ее, Надю. Вот и зашифровал в письме столь необычную просьбу... Однако «свидание» не состоялось: в эти дни заключенных, как назло, не водили ни на допросы, ни на прогулки.

Арестовали и Надежду Константиновну. Потом — ссылка в Уфу, которая и была заменена ссылкой в Шушенское... Свадьба. И — расставание: срок Ульянова истек. Крупской же предстояло еще год прожить в Уфе. Ей и в голову не пришло удерживать Владимира Ильича. Они торопились — нужна газета, о которой столько мечтали в Шушенском. Нужна революционная рабочая партия.

Владимир Ильич приехал с матерью и старшей сестрой в Уфу — проститься с Крупской перед отъездом за границу. Почти на год... Разлука тяжела, но дела не ждут, не дают расслабиться. Вокруг Надежды Константиновны собрался кружок — рабочие, интеллигенция. Они составили впоследствии искровский центр Уфимской губернии.

Казалось, что письма идут вечность. В них, не очень пространных, лейтмотивом — ожидание встречи. 27 января 1901 года Ульянов написал матери. «До срока Наде осталось уже меньше 2-х месяцев...» Через две недели — ей же: «Не думаешь ли ты, дорогая моя, подать прошение о разрешении Наде заехать повидаться к тебе хотя бы на несколько дней? Ей бы, вероятно, очень хотелось этого      20 февраля:

«Скоро конец Надиного срока... На днях пошлю прошение о выдаче ей паспорта».

«...у нас все по-старому,— это уже Надежда Константиновна пишет Марии Ильиничне,— разве вот солнце светит как-то радостно, по-весеннему, а я о весне мечтаю, нет-нет и возвращаюсь к мысли: полтора месяца, а там... там я вовсе поглупею от радости, особенно, когда допутешествую до Володи». Следующее письмо: «Остался один месяц. Не правда ли, чудесно? А когда-нибудь будет и один день! Да, все будет».

Этот день пришел. Но путь к мужу оказался совсем не простым. Дело в том, что свой адрес Владимир Ильич заложил в переплет одной из книг, послал ее Крупской со знакомым, а тот «зачитал» книгу, даже не представляя себе вызванных его неаккуратностью осложнений. И Крупская приняла решение ехать сначала в Прагу, куда адресовала из Уфы свои письма. Там ее направили в Мюнхен и только там сообщили ей подлинный адрес Владимира Ильича...

Наконец они вместе. И что значат все недоразумения по сравнению с этим!

Нескончаемы разговоры о том, что невозможно было обсудить в письмах. Положение в редакции «Искры», разногласия с Плехановым, трудности с изданием и транспортировкой газеты — эти проблемы становятся для них общими. Крупская начала работать секретарем «Искры», в ее руках сосредоточилась вся партийная переписка. Ей доверили все адреса, шифры, клички. Кроме того, она принимала партийцев из России, шила «корсеты» для провозки нелегальной литературы. Да мало ли еще больших и малых дел было у нее, жены и соратника Владимира Ильича! В особенно тяжелые минуты — случались, конечно же, в эмиграции и такие — она была ему опорой. Вдвоем они гуляли где-нибудь в лесу или в горах, отдыхали душой от жарких схваток с идейными противниками.

Мюнхен, Лондон, Женева... Менялись города и страны, но прежним оставался предельно скромный быт семьи. Маленькие комнатки, минимум обстановки, простая еда и одежда — и при этом бесконечный оптимизм, вера в торжество дела, которому посвятили жизнь. Для тех, кто знал их близко, они были неразрывны. И вскоре за ними утвердилось одно ласковое дружеское имя — «Ильичи».

Пробил час первой русской революции. Их место в России, в гуще событий. Правда, здесь семья так и не смогла собраться вместе — за ними велось постоянное наблюдение. Менялись конспиративные квартиры. При этом Крупская была самым надежным связным Владимира Ильича. У нее — ряд конспиративных явок, она передавала указания Ульянова боевым группам, привозила в газету его статьи, сообщала ему новости. Их мучила постоянная тревога друг за друга, но дело, как всегда, требовало мужества...

Революция потерпела поражение, Владимир Ильич по льду Финского залива ушел в Швецию. Встретились они вновь в тяжелые годы второй эмиграции. «Трудно было нам после революции вновь привыкнуть к эмигрантской атмосферке,— писала Крупская — Целые дни Владимир Ильич просиживал в библиотеке, но по вечерам мы не знали, куда себя приткнуть. Сидеть в неуютной холодной комнате, которую мы себе наняли, было неохота, тянуло на людей...»

Париж. Друзья любили эту квартирку на улице Мари-Роз. Задушевные беседы часами не замолкали в маленькой ее кухоньке. Надежде Константиновне приходилось вести хозяйство, обходясь минимальными средствами. Со свойственным ей юмором Крупская писала, что верхом ее кулинарного искусства являлось умение приготовить двенадцать сортов яичницы. Правда, Владимир Ильич был неприхотлив в еде, ел с аппетитом, похваливая жену. Ходили большей частью пешком — частенько не было денег на транспорт.

Надежда Константиновна вспоминала: «И в домашней жизни была организованность. За границей я обычно сама готовила обед — это было дешевле; кроме того, Ильичу нужна была определенная диета. Так вот что характерно. У нас были установлены определенные часы обеда, ужина. Ильич никогда не опаздывал к обеду и ужину».

Надежда Константиновна не могла сдержать улыбки, наблюдая однажды за разговором мужа с польским регентом, принимавшим у них парижскую квартиру, когда они перебирались в Польшу. Новый жилец интересовался, сколько стоит в Париже телятина, какова цена гусей. Владимир Ильич лишь недоуменно пожимал плечами — ничего подобного они не ели во Франции, а ценами на конину и салат, бывавшими в их меню, гость не интересовался...

Февральская революция застала «Ильичей» в Цюрихе. Скорей на родину, в Россию! Партия ждала своего вождя...

«Тот, кто не пережил революции, не представляет себе ее величественной, торжественной красоты. Красные знамена, почетный караул из кронштадтских моряков, рефлекторы Петропавловской крепости, освещающие путь от Финляндского вокзала к дому Кшесинской, броневики, цепь из рабочих и работниц, охраняющих путь». Эти восторженные слова принадлежат Надежде Константиновне, описывающей их возвращение на родину...

И опять борьба и опять подполье. Ленин попросил жену хоть ненадолго приехать к нему в Финляндию. Она тут же поехала — нелегально, по паспорту работницы Агафьи Атамановой. Перешла границу. По плану, оставленному Лениным, нашла нужный адрес. Хозяйка квартиры Э. Блумквист рассказывала: «К нам на несколько дней приехала Надежда Константиновна Крупская. Это были самые радостные дни у Владимира Ильича. Нужно было видеть его сияющие глаза, чтобы представить его настроение».

Ленин жадно узнавал новости из России, а здесь, в подполье, ему очень важно быть в курсе событий на родине Бурные дни и ночи Великого Октября... Свершалось дело всей их жизни! Они были счастливы. И готовились к титаническому труду, неведомому тогда никому в мире,— к строительству первого социалистического государства.

Великое счастье — быть единомышленниками. За плечами «Ильичей» три революции, огромная работа по созданию партии, созидательная деятельность на благо освобожденного народа. Да, они любили друг друга. У них была непреодолимая потребность делиться друг с другом планами, мечтами, думами. Они долгие годы следовали прекрасной традиции — отмечать день рождения Ильича в апрельском лесу, наедине друг с другом и природой...

Как бы подводя итог своей жизни, Надежда Константиновна писала:

«...я очень счастлива, что мне при¬шлось пережить революцию, очень люблю свою теперешнюю работу, мне очень хорошо жилось в личном отношении. А если бывают тяжелые минуты, то у кого их нет. Жизнь кипела, все годы и била через край. Нет, мне жаловаться не приходится».