Сезон грибов

Держа дочь за руку, Татьяна шла на станцию встречать мужа. Утром опять приходили торговать телку, но опять брали на убой, а на житье не брал никто.

В поселке она была единственной молочницей. Всем хотелось молока из-под коровы, и, чтобы меньше было обид, она продавала молоко только в те семьи, где были дети.

Лариска Разумова могла бы держать корову: у нее хлев и свободного времени довольно. Однако на предложение купить телку она сделала козью рожу и, покрутив большим пальцем у виска, проговорила сквозь смех, что ей куда вкуснее, молоко в бумажных пакетах.

Молочница, пожалуй, и солгала бы мужу, что телку берут на житье, но он потом непременно поехал бы посмотреть, как живется его красавице у новых хозяев, и тогда его недолгая радость обернулась бы бедой. Мысль оставить телку у себя уже не раз приходила молочнице, но та же острая жалость к мужу, который неизбежно будет втянут в круг новых забот, удерживала ее.

Мать очень недовольна была дочерью и. оставаясь с нею наедине, пыталась выведать, за что она любит своего больного молчаливого горожанина. Молочница, может быть, и рада быта бы ответить, но не знала слов, которыми надлежало отвечать.

В первом замужестве все было ясно и для всего находились слова. Первый муж ее плясал лучше всех в округе, распалял девушек, но не гулял. Когда начал пить, сделался грубым и поглупел. С языка его слетало много разного вздора, и кулаки поднимались на слабых. Когда он утонул, пытаясь по пьяному делу переплыть реку в самом порожистом месте, она не закричала, не заплакала, а только окаменела на время.

Теперь матери обидно было и непонятно, почему дочка не считает нужным объяснить, зачем уехала с ребенком в дом калеки, инвалида первой группы.

Нового мужа молочница встретила на ежегодной выставке на фарфоровом заводе. Он рассказывал собравшимся об изделиях старых мастеров. У него был тихий, но очень внятный голос и улыбка, которая, казалось, навсегда поселилась в глазах. Когда все поднялись с мест и стали уходить из зала, Таня, которая не была еще тогда молочницей, подошла к нему и спросила, кто он и кем работает на заводе. Он ответил, что не работает уже вовсе и живет на инвалидности, а рассказывать о фарфоре приехал потому, что изготовление фарфора было раньше его делом. Продолжая говорить, он переходил от стола к столу и рассказывал ей, какие изделия и за что любит.

У него были целы и руки и ноги, а речь была спокойной и красивой.

Она спросила, в чем же его инвалидность. и, улыбнувшись, он ответил: «Почки никудышные... на лекарствах держусь...»

«Вот беда-то — отозвалась она — Врачи-то хорошие?».

«Хорошие». Он обошел стол с фарфором так, чтобы свет из окон падал ей прямо в лицо, и. поглядев в глаза, улыбнулся медленной улыбкой...

Тогда еще Таня работала в поселковой библиотеке.

Она и теперь продолжала там работать, но быта гораздо более известна как молочница, или Таня-молочница.

Десять месяцев назад она вошла хозяйкой в новый дом на самом берегу реки, еще лишь наполовину построенный. Завод выделил бревна, тес и толь, и заводские плотники весело и скоро трудились, поднимая стены жилища для инженера и его молодой хозяйки.

Из отцовской городской квартиры ему привезли несметное, как ей показалось, количество книг, и, пока книги и другие предметы его прошлой жизни прибывали в новое обиталище, она сходила в село и привела молодую коровку. И началось с того самого дня то новое, что переполняло душу и чему не было слов в бедном языке.

...Тропинка резко свернула направо, к станции.

— Заглянем в грибной склад? — сказала Таня-молочница дочке.

— Какие грибы сейчас? — бабушкиным ворчливым голосом отозвалась девочка — Холодно уже...

Вошли в лес и, раздвинув ветки ели, в ямке увидели несколько шампиньонов, которые муж заметил вчера по дороге на станцию.

В сезон хороших грибов он уходил в лес на много часов. Таня редко бывала с ним. Но иногда он звал ее с собой, и тогда она особенно ясно понимала его слияние с природой и боль от предстоящей скоро разлуки. С тех самых пор, как они соединились под крышей нового домика у реки, он уезжал в больницу по вторникам и пятницам и возвращался по средам и субботам. Четыре дня в больнице и поезде и только три дома. Он мог бы жить в городской квартире, но он жил здесь, возле леса и возле реки, и с нею, с Таней. Она была для него частицей жизни и Великой Природы, которой он предался без остатка и в которой растворялся, лишь стоило ему вступить в лесную тишь.

Только бы не обрывалась подольше эта жизнь, не покидало бы ее это трудное счастье...

«Не просто муж. Желанный» — думала Таня, поднимаясь по ступенькам плат-формы навстречу показавшейся вдали электричке.