СЕКРЕТНЫЙ СВИТОК ЛОМОНОСОВА
Начать это повествование позвольте с истории о человеке, имя которого знакомо каждому жителю нашей страны и биографию которого за 300 лет изучили, казалось бы, вдоль и поперек. Однако известен ли вам, например, такой факт. Почти сразу же после смерти М.В. Ломоносова в его лаборатории с неприличной поспешностью был проведен самый тщательный обыск. В нем не побрезговал принять личное участие сам сиятельный граф Григорий Орлов, фаворит Екатерины.
Многие бумаги в тот день навсегда исчезли из архива ученого. И где они сейчас, до сих пор неизвестно. Но все-таки граф Орлов не смог найти самого главного документа, из-за которого, собственно, и был затеян весь обыск. Что же искали граф Орлов и его помощники?
Чтобы ответить на этот вопрос, нам придется проанализировать всю жизнь Михаила Васильевича Ломоносова и даже тайну его рождения. Конечно, поздновато вести расследование спустя три столетия после того, как все эти события начались, но, на наше счастье, у нас есть предшественники.
Биография Ломоносова достаточно хорошо известна, хотя в ней все еще немало белых пятен. Лишь сравнительно недавно было установлено точное место его рождения — деревня Мишанинская (ныне село Ломоносово), вблизи Холмогор Архангельской губернии. День его рождения датируется Михайловым днем (8 ноября старого стиля) 20 ноября 1711 года.
Считается, что Ломоносов был сыном крестьянина-помора Василия Дорофеева. При каких обстоятельствах он приобрел страсть к науке и фамилию Ломоносов, доподлинно неизвестно. Поговаривают, что Михайло был вовсе не сын рыбака-помора, а отпрыском... пришельца или, по крайней мере, побочным отпрыском некоего знатного чина. Некоторые источники указывают даже, что настоящим отцом мальчика мог быть сам Петр Первый!
Насколько верны подобные версии? Гипотеза о том, что Михайло мог, подобно Иисусу из Назарета, оказаться сыном земной женщины и небесного пришельца, по существу, зиждется лишь на том соображении, что, дескать, откуда в семействе неграмотных поморов мог появиться отпрыск с умом столь выдающимся, что его впоследствии не случайно назовут «первым русским университетом»? Однако на самом деле подобные случаи бывали в истории не однажды. Родители ни Ньютона, ни Фарадея, ни Эйнштейна, ни Феймана, ни Ландау, ни Сахарова, ни многих других столпов науки особыми талантами не блистали. Тем не менее никто ведь не записывает их детей в «сыновей инопланетян»?..
Что же касается царственного происхождения Михайлы Ломоносова, то тут фактуры побольше. В самом деле биография прославленного ученого, поэта и мастера на все руки куда более извилиста и противоречива, чем было принято считать до недавнего времени. В ней до сих пор немало темных мест.
Например, каким образом сын простолюдина смог вообще поступить в Славяно-греко-латинскую академию, куда принимали лишь сыновей дворян и священнослужителей? А ведь именно с обучения в этой академии и начинается сногсшибательная карьера члена Российской и Шведской академий наук, удостоенного, между прочим, дворянского титула за свои собственные заслуги?
Однако не способствовала ли стремительному продвижению поморского сына чья-то, как ныне принято выражаться, «лохматая лапа»? Вероятно, в связи с этим и появилась версия о том, что вовсе не простой мужик был отцом гения, а сам российский император Петр Первый.
Об этом поговаривали еще современники Ломоносова, у которых многое в его жизни вызывало недоумение. Могло такое быть? «Почему бы и нет? — полагает историк Маргарита Соловьева. — Петр Алексеевич частенько наезжал на Север и работал, между прочим, простым плотником на Баженовской верфи, которая находилась в непосредственной близости от Курострова, где и появился на свет мальчик Михайло»...
Правда, другие историки указывают, что за девять месяцев до рождения Михайлы Петр находился далековато от северных границ Российской империи, так что физически ему было бы непросто способствовать рождению сына, даже если допустить, что мать малыша, урожденная Елена Сивкова, забыв о супружеском долге, попала под обаяние любвеобильного царя.
Зато есть другие факты, которые опять-таки настораживают. Василий Дорофеев женился в 30 лет — по тогдашним понятиям весьма поздно, потому как был человеком бедным. К тому же и нрав имел довольно буйный — за что, возможно, и заслужил прозвище Ломоносов, ставшее затем фамилией сына. Как отмечал впоследствии сам М.В. Ломоносов, отец его был «в крайнем невежестве воспитанный».
А уже через 11 лет, в 1722 году, как рассказывает древняя опись, этот полунищий рыбак вдруг обзавелся самым крупным в Архангельске двухмачтовым кораблем, усадьбой, рыбными промыслами, прудом для рыбы. Неужто только неустанный труд помог ему так быстро разбогатеть? Честно сказать, сомнительно, хотя Михаил Васильевич и счел необходимым упомянуть, что отцовское «довольство кровавым потом» было нажито.
Биографии многих нынешних олигархов тоже заставляют усомниться в таком допущении. Иначе имя Василия надо срочно вписывать в коммерческие энциклопедии, потому как для России, да и не только для нее, случай этот надо признать уникальным.
Между тем сторонники «царской» версии происхождения Ломоносова указывают еще и на то, что Василий лупил своих домочадцев весьма часто. Знал, говорят, что не его это сын, вот и срывал злость на отпрыске и жене, которая умерла, когда Михаилу было 9 лет.
Отец тут же женился во второй раз на Феодоре Михайловне Усковой, дочери крестьянина соседней Ухтостровской волости. Однако летом 1724 года умерла и она. Тогда через несколько месяцев вернувшийся с промыслов отец женился в третий раз — на вдове Ирине Семеновне (в девичестве Корельской). Для тринадцатилетнего Ломоносова третья жена отца оказалась «алой и завистливой мачехой».
Он старался поменьше оставаться с нею, часто напрашивался с отцом и другими поморами на промысел. А когда все же бывал дома, старательно учился грамоте у дьячка местной церкви С.Н. Сабельникова. Тот не раз оказывал помощь односельчанам в составлении деловых бумаги прошений, писал письма. «Вратами учености», по собственному выражению Михайлы Ломоносова, для него делаются добытые им с помощью все того же дьячка книги: «Грамматика» Мелетия Смотрицкого, «Арифметика» Л.Ф. Магницкого, а также «Стихотворная Псалтырь» Симеона Полоцкого. В итоге к 14 годам Михайла уже был грамотеем, чем почему-то вызвал еще большую ненависть со стороны мачехи.
Чтобы окончательно изжить его из дому, мачеха посоветовала отцу женить Михаила. Тот, прознав про такие намерения, сказался больным, из-за чего свадьбу пришлось отложить, а сам тем временем принял решение сбежать из дома.
В декабре 1730 года подвернулась оказия — в Москву уходил рыбный обоз. Ночью Михайла накинул на себе две рубахи, нагольный тулуп, прихватил котомку с едой и книгами и пустился догонять ранее ушедший обоз. А нагнав, упросил поморов дать и ему возможность добраться с ними до Москвы.
В столице же 20-летний Михайла прямиком отправился в Славяно-греко-латинскую академию, куда и поступил учиться 15 января 1731 года.
Такова общепринятая версия развития событий. Однако есть и иная малоизвестная версия, объясняющая, почему великовозрастный детина ушел из дома и, пойдя на заведомый подлог (он выдал себя за сына священника), поступил в тогдашнее высшее учебное заведение» где претерпел все — и насмешки соучеников, и голод, и холод. Неужто это все, и дальнейшие мытарства за границей, и многолетняя работа от темна и до темна, только ради того, чтобы его назвали «первым русским университетом»? Нет, похожему него была еще какая-то тайная цель. Какая же?..
И почему именно его вскоре отправляют учиться за границу с двумя дворянскими детьми. Но и это еще не все: на дорогу «мужику» Михаилу выдали 300 рублей, а на проживание — еще 400. Это были огромные по тем временам деньги!
Вот, например, что написал будущий ученый в отчете о своих тратах «по научной командировке за границу»: «В Петербурге и по пути до Любека истрачено 100 руб.», «от Любека до Марбурга — 37 талеров, костюм — 50 тал., учитель фехтования на первый месяц — 5 тал., учитель рисования — 4 тал., учитель французского языка — 9 тал., учитель танцев (за 5 месяцев) — 60 тал., парик, стирка, обувь, чулки — 28 тал., книги — 60 тал.»...
Во как проводил время «сын простого крестьянина» — учился фехтованию и танцам! Вовсе не раболепски повел он себя и со своим преподавателем из Горной академии Иоганном Фридрихом Генкелем, с которым у него явно не сложились отношения. Генкель, называвший Михайлу человеком не очень доброго нрава, преданным пьянству, оставил свидетельства о «неслыханных выходках» Ломоносова: он «произносил против меня разные неприличные слова»; «поступки его происходят не от слабости характера, а от умышленной злости».
К этому Генкель еще присовокупляет свою обиду за то, «сколько совершенно незаслуженных оскорблений человек этот нанес мне... особенно своими предосудительными для меня рассказами в городе о том, что я только хочу разбогатеть на русские деньги». Сам же Михайла, дескать, «в страшно пьяном виде шатался по улицам и, проходя мимо моего семейства, был очень дерзок и невежлив», а также «ужасно буянил в своей квартире, колотил людей, участвовал в разных драках в винном погребке»... Да еще и «на улицах преследовал меня с коварной целью напасть на меня и нанести мне побои и при этом клялся, что будет мне мстить при всяком удобном случае».
Согласитесь, стиль поведения молодого Ломоносова схож с поведением за границей самого юного Петра, который, скажем, за несколько месяцев пребывания в Лондоне вместе «со товарищи» ухитрился так ухайдокать арендованный дворец, что его пришлось после отъезда царственной особы и свиты поставить на капитальный ремонт.
Разумеется, у противников «царской» версии происхождения Ломоносова есть множество доводов против нее, однако предположения о том, что отцом прославившего Россию ученого мог быть другой, не менее знаменитый русский человек, тоже, видимо, сбрасывать со счетов не стоит.
Впрочем, если некое родство с Петром как-то может объяснить разгульный характер Ломоносова (кстати, как уже говорилось, его официальный папаша ведь тоже был далеко не ангел), то чем объяснить неуемное стремление Ломоносова к путешествиям по городам и весям, желание учиться у всех всему?..,
Николай Иванович Костомаров — один из самых видных историков ломоносовского времени — намекал как-то, что истоки подвижничества Михаила Васильевича нужно искать на его родине. На Севере в тот период обитали самые сильные колдуны-шаманы. Закрутить выожину или устроить на море шторм для них было пара пустяков.
Однако, похоже, и они были не всесильны. Иначе не пришли бы к Василию Ломоносову накануне рождения сына; Причем они знали не только пол будущего ребенка, но и предложили ему, еще не родившему, работу. А за ее исполнение в качестве аванса дали Василию столько денег, что он враз стал одним из богатейших людей края.
Ну а что же колдуны хотели взамен? Это прояснилось через несколько лет, когда к кораблю Василия в полный штиль и туман вывернулась откуда-то ладья. На борт рыбацкой шхуны поднялись люди и передали Василию футляр со странными свитками. «Скажешь, сыну — пусть прочтет»...
Сказывают, то были свитки с текстами мудрецов Гипербореи. Существовала когда-то такая страна на месте Северо-Восточной Руси, Богатое и сильное было государство, с которым считался даже Александр Македонский. А потом почему-то сгинуло. И остались после него лишь развалины построек, которым 9000 лет. Да вот документы, несущие в себе некую тайну. Разгадать ее и должен был Михайло Ломоносов.
И он ушел из дома. За знаниями. Учился сначала в России. Потом пять лет обивал пороги иностранных университетов, причем повсюду возил с собой футляр с теми свитками.
Прочесть свитки — таков приказ колдунов. Долг отца придется оплатить сыну. Северные колдуны всесильны. За ослушание накажут сурово и в свой срок.
Первым, кому Михайло показал те свитки, был профессор Феофан Прокопович в Славяно-греко-латинской академии. Он-то и прикрыл Ломоносова, поручился, что Михайло — сын сельского священника. Он же помог ученику осилить латынь — язык языков. Но даже профессор не смог помочь студенту в прочтении странных текстов. Он лишь подсказал, что письмена на свитках похожи на списки средневековых алхимиков.
Вот почему, получается, дальнейший путь Ломоносова лежал в Европу, прежде всего в Германию — центр тогдашней науки. Сначала Ломоносов учился в Марбурге, слушал лекции по физике и химии профессора Вольфа. В формулах химии он видел нечто похожее на письмена в свитке. Химия, как известно, дочь алхимии.
Однако когда Михайло рискнул показать те свитки Христиану Вольфу, тот тоже лишь развел руками. Писания напомнили ему рецепт философского камня. «Оставьте это, друг мой. Вам этот труд не по силам». Но Ломоносов не мог остановиться.
И он поехал во Фрейбург, где продолжал совершенствоваться в науках, в геологии и горном деле. Причем делал это столь ретиво, что профессор Иоганн Гендель даже пожаловался на буйного ученика в Москву. Дескать, никакого сладу с ним нету, не хочет делать то, что это заставляют, а делает, что ему заблагорассудится.
Однако драка на самом деле, возможно, произошла из-за того, что профессор хотел тайком заглянуть в таинственный кожаный футляр. Или даже похитить его. Да Ломоносов не дал.
Пришлось Михайле съехать от профессора, у которого он жил и столовался. Нашел он себе угол водном небогатом семействе. По одним источникам, главой его была вдова, по другим — к моменту поселения у них Ломоносова и ее муж еще был жив. Так или иначе, но дочка хозяев Елизавета-Кристина положила глаз на статного помора. Да и у того губа не дура... В общем, роман получился бурным. И с последствиями. Хозяева тому не порадовались и выгнали квартиранта, несмотря на то что дочь была уж от него беременна.
Ломоносов отправился в трактир и с горя напился, как это водится с русским братом. По пьянке его забрили в солдаты. Забрали футляр со свитками, а самого поместили под замок, чтобы не сбежал будущий служивый.
Елизавета, узнав об этом, передала суженому в тюрьму кое-какой инструмент. Ломоносов открыл замок, оглушил часового, забрал футляр, перелез через стену и удрал. За ним гнались, да он уж был за пределами Германии. Возвращаться ему было никак Нельзя. Да и пора ученичества кончилась. Надо было становиться самостоятельным — как-никак будущий отец семейства.
Тем временем на Василия наседали колдуны: «Прочел ли сын письмена?» Отец Ломоносова оборонялся как мог. Даже предложил магам втрое больше денег, чем получил от них когда-то. Но те только отмахнулись: сведения из свитков для них были важнее.
А чтобы поторопить сына, колдуны нашли действенный способ. Василий Ломоносов вскорости сгинул без вести. А самому Михаилу в тот момент приснился вещий сон. Дескать, корабль, на котором плыл его отец, разбился, а его самого выбросило на необитаемый остров в Белом море.
Вернувшись в Петербург, Михайло Ломоносов тут же принялся наводить справки об отце. Ему сообщили, что Василий с рыбачьей артелью и в самом деле вот уже четыре месяца как ушел в морей все еще не возвратился. Тогда Михаил написал, где искать отца. Его тело и в самом деле рыбаки нашли на том самом острове, который указал им его сын.
Михайло Васильевич намек понял... И начиная с 1741 года он работает изо всех сил. Российская академия наук, им же организованная, помогает своему лидеру чем может. А сам он заменяет собой целый университет. Среди его многочисленных научных открытий того времени — прежде всего исследования, посвященные ртути. Вот следы того, как он искал философский камень. А камень тот чудодейственный, как известно, многое может — и свинец в золото превратить, и вечную молодость своему обладателю гарантировать, и кое-что еще...
Странными опытами академика заинтересовались не только на Севере, но и в Петербурге. По городу пошли слухи и о футляре, который Ломоносов постоянно носил с собой.
Как-то осенним вечером в темном переулке на него напали аж трое. Но как свидетельствовал современник, «он с величайшею храбростью оборонялся от этих трех разбойников: так ударил одного из них, что он не мог не только встать, но даже долго не мог опомниться; другого так ударил в лицо, что тот весь в крови изо всех сил побежал в кусты; а третьего ему уже нетрудно было одолеть; он повалил его (между тем, как первый, очнувшись, убежал в лес) и, держа под ногами, грозил, что тотчас же убьет, если не откроет он ему, как зовут двух других разбойников и что они хотели с ним сделать.
Этот сознался, что они хотели только его ограбить, а потом отпустить. “А, каналья, — вскричал Ломоносов, — так я же тебя ограблю!” И вор должен был тотчас снять свою куртку, холстинный камзол и штаны и связать все это в узел своим собственным поясом. Тут Ломоносов ударил еще полунагого матроса по ногам, так что тот упал и едва мог сдвинуться с места, а сам, положив на плеча узел, пошел домой со своими трофеями, как с завоеванною добычею»
Грабителям же, похоже, был нужен футляр со свитками. Но справиться с дюжим помором не смогли. Он сам их поколотил. Но задумался: кто на него мог охотиться в столице? Колдуны так грубо не работают...
Оказалось, что за свитком охотится сам всесильный Орлов. Сначала он пошел к цели напрямик—подослал грабителей. Но дело не выгорело, и граф отложил повторную операцию до удобного момента.
Ломоносову тем временем оставалось провести лишь несколько экспериментов. Он уже многое почерпнул из того свитка и вот-вот был готов раскрыть тайну рукописи. Но что-то, видимо, ему показалось странным в последнем рецепте. И он в решающем опыте не стал соблюдать меры, указанные в свитке, а соблюл лишь пропорции веществ в микроскопических дозах. Эта предосторожность спасла его. Полученное вещество даровало не жизнь—оно несло смерть. То была взрывчатка невиданной силы. Даже крошка ее вызвала сильнейший взрыв.
Поскольку Ломоносов жил при академии, где взрывы и пожары были делом привычным, на тот случай никто вроде бы не обратил особого внимания. Но Ломоносов решил не рисковать. Поняв, в чем дело, он сжег и свои записи, и сами свитки.
Он знал, чем ему это грозит. Но пути назад уже не было. И вскоре Ломоносову приснился еще один вещий сон: со стола упал календарь и раскрылся на дате — 4 апреля. Михайло Васильевич понял: этого дня ему не пережить. Он и в самом деле скоропостижно умер 4 апреля 1765 года, в возрасте всего 54 лет, хотя славился отменным здоровьем.
Граф Орлов тут же приказал переюрошить лабораторию и... заполучил таинственный футляр. Но в нем оказался лишь пепел. Тогда взялись за архив ученого. Многие из бумаг Ломоносова пропали тотчас после его смерти. Чудом лишь сохранился список 14 работ, над которыми он трудился в последние месяцы и недели. Но о самих рукописей не нашли и поныне...
Прав ли был Ломоносов, уничтожив свитки? Наверное, да. Динамит из рудников тотчас перекочевал на поля сражений. И атом стал прежде бомбой, а лишь потом заработал в ядерном котле. Ну а что было бы с нами со всеми, если бы еще во времена Ломоносова в ход пошла взрывчатка чудовищной силы?.. Да, наверное, то же, что случилось с жителями той же Гипербореи и не менее таинственной Атлантиды. Сгинула бы наша цивилизация, как и те, что были до нее. А так Михаил Васильевич нас уберег. Прозорлив оказался, предвидел возможные последствия. Себя не пожалел, но потомков оберег от излишней напасти. За то ему низкий поклон и благодарность...
