Подробности

Автор: Super User

Категория: Основная

Опубликовано: 06 февраля 2025

Просмотров: 7

Россия щедрая душа

Художественный вкус складывается по зернышку еще в раннем детстве. Родилась я в небольшом селе Пышма Свердловской области, девочкой слышала и знала много народных песен. У нас пели всегда и везде: на сенокосах, вечерних гуляньях, за ткацким станком. Я уверена, что те люди, которые воспитывались на русском фольклоре, навсегда сохранят к нему любовь, потому что народ жив своей памятью.

Порой устаешь от гастролей, о доме думаешь — как там дети (у меня их трое). Но проходит время, и снова тянет в дорогу,— ведь не часто в маленькие городки и поселки приезжают с концертами артисты, каждое наше выступление для их жителей — праздник, а когда смотришь на их лица, понимаешь, что для тебя это тоже праздник.

Когда я говорю о фольклоре, о народных песнях, это не значит, что я не люблю и не пою современных песен — лишь бы в них была подлинность, как в «России» Тухманова и Ножкина.

Екатерина ШАВРИНА

РОССИЯ

Стихи М. НОЖКИНА Музыка Д. ТУХМАНОВА

• Я люблю тебя, Россия.
• Дорогая наша Русь.
• Нерастраченная сила.
• Неразгаданная грусть.
• Ты размахом необъятна,
• Нет ни в чем тебе конца.
• Ты веками непонятна
• Чужеземным мудрецам.
• Много раз тебя пытали —
• Быть России иль не быть;
• Много раз в тебе пытались
• Душу русскую убить.
• Но нельзя тебя, я знаю.
• Ни сломить, ни запугать.
• Ты мне. Родина родная.
• Вольной волей дорога.
• Ты добром своим и лаской,
• Ты душой своей сильна.
• Нерассказанная сказка,
• Синеокая страна.
• Я в березовые ситцы
• Нарядил бы 6елый свет,
• Мне всю жизнь тобой гордиться,—
• Без тебя мне счастья нет!

Подробности

Автор: Super User

Категория: Основная

Опубликовано: 06 февраля 2025

Просмотров: 41

Третий в доме

У Константина и Людмилы Чудаковых детей не было. Жили вместе пятнадцать лет, а детей не нажили.

Константин виноватой во всем считал жену. «От такой разве дети будут? — размышлял он — Скелет. И в кого только такая уродилась...» Шесть Люськиных сестер и мать, тетка Анфиса, были здоровыми — кровь с молоком, отец-покойник тоже, одна она...

Людмила виноватым в их бездетности считала Константина. Она хорошо помнила один, далекий уже майский день, когда Константин при свидетелях поспорил с приятелем Витькой Корниловым, что переплывет Клязьму туда и обратно. Весна в тот год была поздняя, неделя, как сошел лед, а он, на тебе: «Переплыву!» «Куда тебе? — кричит Витька — Кишка тонка» Константин и спорить бы не стал, если бы среди свидетелей этого дурацкого пари не было ее, Люськи. Тогда он Люську любил, бегал за ней... Ну, сплавал Константин туда, а на обратном пути, не доплыв с десяток метров до берега, вдруг заорал: «Тону-у!» Ноги начало сводить. Пока парни на берегу суетились, пока тот же Витька, скинув сапоги, бросился за ним в воду, Костя пару раз с головой окунулся и потерял сознание.

Когда его вытащили и откачали, он открыл глаза и совсем рядом увидел Люську.

— Из-за тебя все,— сказал.

Болел долго, до осени. Из районной больницы вернулся ещё хворым. И в первый же день по возвращении пошел к тетке Анфисе. Люську сватать. Сосватал. Свадьбу сыграли.

Первые пять лет жили ничего. Хорошо жили. Хозяйством обзаводились. Работали — деньги копили. Деньги, они никогда лишними не бывают. Дом новый решили построить. Построили. Красивый дом получился. С террасой, с большой кухней и удобной передней. Наличники Константин сам вырезал — куда с добром. А на конек крыши посадил и того краше — деревянного петуха. Загляденье!

Потом купили корову, завели овец, гусей: решили пожить в свое удовольствие. Так получилось, что «жили в свое удовольствие» почти до сорока.

И вот однажды Людмила сказала мужу:

— Я так думаю, детей у нас уже не будет, Костенька. Вон уж седина в голове... Может, из детдома возьмем, а? На Игошкину дачу группу из города привезли, такие-то хорошенькие...

Константин нахмурился, подумал, потом пристально посмотрел на жену, сказал:

— Не ты ль полчаса назад в окно пальцем тыкала: Витька на своей легковушке покатил? И нам до своей-то пустяка — какой-то тыщи не хватает. Не сегодня-завтра очередь подойдет... Погоди чуток...

Люська смолчала. И правда, Витька Корнилов со своей разлюбезной разъезжал по деревне в красных «Жигулях».

А они чем хуже?

Но когда стояла на базаре с гусями, все чаще думала: «Не в машине дело — не хочет Костя лишних забот. Не хочет...»

Приехала, привезла ему деньги, а сама замкнулась.

Спать плохо стала. Ляжет, вроде задремлет, а потом начинает ворочаться. Как-то ночью не сдержалась, расплакалась. Давила в себе слезы, старалась не всхлипывать. Но Константин услышал, проснулся, спросил грубовато:

— Ну, чего разревелась середь ночи?

Потом помягче:

— Болит что-нибудь?

А она только сильнее разрыдалась. Когда же начала успокаиваться, сказала:

— Ничего не болит, Костенька, душа не на месте.

Муж молчал. Встал с постели. Заходил по комнате, зачиркал спичками.

— Возьми, раз уж такое дело. Только- только не младенца, а большенького. И парня.

Потом были: кабинет директора детского дома, сельсовет, районный отдел милиции. Какие-то бумажки, документы. И мальчик Алешенька. Алексей Константинович. Сын.

Ко всем хлопотам, к появлению нового жильца в доме Константин отнесся как-то уж очень равнодушно.

Только усмехнется утром за столом:

— Привет. Леха!

И уходя:

— Бывай. Леха!

И больше ни слова. Не поинтересуется вечером, как у их первоклашки дела в школе, с кем подружился мальчонка в деревне, как ему их дом. Будто все равно ему: есть Леха, нет Лехи.

А Людмила, словно заново родилась: все у нее в руках горит. Утром вскочит, форму сынку нагладит, портфель мокрой тряпкой протрет, заячью шапку расчешет.

— Сынуля-я! — позовет ласково — Утро на дворе. Будет, будет нежиться... Все пятерки разберут без тебя!

Возвращалась с работы, первым делом:

— Поел, Ленюшка? А ну-ка садись еще со мной. Испей молочка. Как в школе-то? Двоек не принес?

Константина вроде, как и не замечала. И спать укладываясь, рассыпая по плечам пышные, густые волосы, не находила других слов, только:

— Рубашонку фланелевую присмотрела, как раз Лешке будет... На собрание зовут, учительница записку прислала... Может, сам сходишь, а?

Он вздыхал и раздраженно говорил:

— Да перестань ты балаболка!

Людмила замолкала, но не обижалась, понимала: ревнует он ее к сыну.

Константина постоянно раздражало, что Леха не называл его отцом. Людмилу — «мамка, мамка». А его — дядя Костя.

— Привет, Леха!

— Здрасьте, дядя Костя!

— Бывай, Леха!

— Спокойной ночи, дядя Костя!

Однажды Константин не сдержался и

после очередного Лехиного «дяди» как рявкнет:

— Ты чего дядькаешь, чего дядькаешь, я тебя спрашиваю? Какой я тебе дядя? Я тебе — папа, понял?.. Ну, скажи, кто я тебе?

Леха смотрел на него испуганными зеленоватыми глазами (по глазам ведь Людмила мальчишку подбирала, чтоб на него, Чудакова, был похож) и молчал. С того дня он Константина никак не называл.

В новом у кладе жизни Константину не нравилось все. В первую очередь бесконечные женины хлопоты. То ее выбрали в родительский комитет, и раз в неделю она теперь пропадала в школе допоздна. «За-се-да-тель!..» А то весь выходной мастерила парню комбинезон. «Ему же на труде надо по-человечески быть одетым...» Под утро спать легла.

Стыдно признаться, но с тех пор. как в доме появился мальчишка. Константин нередко ходил без пуговиц: жене недосуг следить, сам же не хотел брать в руки иголку, из принципа. И не брился — тоже из принципа.

К тому же Леха оказался парнем на редкость общительным. Через месяц после его появления в Черновке почти вся деревенская ребятня ходила у него в друзьях. Леха приводил свою гвардию в их просторный дом. Входили тихо, осторожно, тихо начинались и игры, но к возвращению Константина с работы в большой передней, в зале, как называл ее Константин, устраивался такой бедлам, что хозяин с трудом узнавал свой недавно уютный дом. Терпение лопнуло, когда Леха разрисовал «лежанку». Увидев на ровной да гладкой стенке, всего неделю назад побеленной, какие-то космические каракули. Константин лишился языка. А потом загремел:

— В гроб меня загнать решили? Устроили... картинную галерею... Вашу мать! Выставку!.. Чего завтра от вас ждать? Может, зверинец в доме устроим? Или всемирный потоп?

Ходил из угла в угол, ругался, чертыхался, останавливался перед молчащей женой, размахивал руками. Наконец, выдохся.

— Все? — спокойно спросила Людмила.— И чего мечется, чего мечется — сам не знает. Ты хоть видел, что он там нарисовал-то?

Константин опять вспыхнул, мол, была надобность разглядывать. Вспыхнуть вспыхнул, но ничего не сказал: распахнул дверь в переднюю, подлетел к печке. Цветы нарисованы — цветики-семицветики. вроде как поле. А на поле — паук, под пауком каракули: «ЛУНОХОД». Две человеческие фигурки нарисованы, под одной выведено: «МАМА», под другой — «ПАПА».

— Дурак ты, Костя! Какой же ты, дурак! Видишь, и мама и папа. Признает, стало быть. Остынь.

Константин остывал. А Людмила продолжала:

— Нечем заняться мальчонке после школы, вот он и ищет себе дело. Приятное хотел нам с тобой преподнести. Отвел бы ты его в свою мастерскую, а? Ты же последний в Черновке кто по дереву-то работать умеет. Тебе мастерство отец передал. А ты — кому?..

Не в первый раз Люська говорила об этом. Да и сам Константин тоже подумывал: рано или поздно ему придется учить кого-то своему' ремеслу. Дело интересное, а главное, прибыльное. В колхозном гараже, на основной работе, он сколько получает? Не густо... С мастерской же — другой навар. Вон за околицей поселок колхоз строит. Деревянные одноэтажные домики на две семьи. Всем хороши домики. И отопление паровое, и газ и ванна. А как кто получит квартиру в таком доме, так сразу к нему, Чудакову: «Нам бы наличники на окна, Константин Васильевич. Резные, как у тебя. Да палисадник не из обыкновенных колышков, а этакий... с узорами». Деньги хорошие платят, материально стимулируют, так сказать. Это одна сторона. Другая: в дощатой пристройке — своей мастерской — он хозяин. Сам себе работник, сам себе начальник. Не то, что в гараже. Там каждый норовит приказать-указать...

Хозяином в пристройке Константин недавно стал. До этого делил славу с отцом. Потом отец состарился. Люди к нему с заказами идут, а он топор держит — руки трясутся. Денег за работу не берет, дают — обижается. Еще и Константина поучал:

— Добром тебя, Коськ, не вспомянут, хоть и красиво работаешь. Красоте не деньги — цена, а уважение людское.

— На кой ляд мне оно нужно, уважение! — отмахивался сын — Уважение в кошелек не положишь.

Однажды собрал отец узелок, сказал сыну:

— Ухожу я, Коськ.

— Куда?

— В богадельню.

— Куда-куда?

— По-вашему — в дом для престарелых. По-нашему — богадельня. Тошно мне рядом с тобой. Каждый день, словно на десять лет старею. А мне еще пожить охота.

И ушел. Константин отца не держал.

Потом, когда вся деревня читала в газете статью про отца, про его персональную выставку — надо же, поделки его из дерева в районном музее выставили! — скребло у Константина на душе. У него руки-то не хуже, чем у отца маетерят, а про него не напишут, нет. Хотя кто его знает...

Все-таки повезло Коське Чудакову , когда ему, семилетнему .мальчишке, отец впервые вложил в руки стамеску.

Ладно, пусть и Лехе повезет так же, как и ему когда-то.

Пусть повезет. Только не сейчас.

Потом.

В Лехины зимние каникулы Люська взяла отпуск за свой счет и укатила с мальчишкой в семейный дом отдыха.

Одному Константину было скучновато, но он отдыхал! Как-то раз к нему прикатил друг, Витька Корнилов. Витька рассказал, как ему хорошо живется в райцентре, как он нашел тепленькое местечко в бухгалтерии мясокомбината, какая у него большая, со всеми удобствами квартира.

— Смотрю я на тебя, Константин, и диву даюсь. Жить бы да жить тебе с Люськой спокойно. Дом, скотина — все есть. Баба у тебя двужильная... Вот я и говорю, жить бы да жить спокойно. Зачем ребенка-то взяли? Вот у нас с Валентиной двое. А я их вижу один раз в год. В отпуск к ее родителям едем, там и вижу. Хорошо, что у Валентины родители в силе — воспитывают. А если бы самим пришлось? Была бы у меня такая работа? Не-ет... На стройке бы пришлось вкалывать. Была бы машина? Не-ет... В городском транспорте бы ездил. Вот и подумай.

Константин почесал затылок:

— Люська все это. По ночам ревела. Про одинокую старость говорила. Жалко стало... Пожалел. Па свою голову. Теперь хоть из дома беги. Да-а, тут покоя до самой смерти, чай, не будет.

Витька положил руку на плечо приятеля:

— Не расстраивайся, все еще переиграть можно. Ты мне скажи: мужик ты или нет? Ты в доме хозяин или она?

— Переигра-ать... Скажешь тоже. Пойдут по деревне языки-то чесать.

— Переживешь. В корень смотри. Вырастет этот.,, сын. Греха с ним не оберешься. Чуть что, он тебе: какой ты мне отец? Чужой дяденька!

— Дядя... — повторил Константин, вспомнив обидное Лехино обращение.

— А то претендовать начнет. Начнет... И на дом и на все. Таких случаев сколько хошь...

И Витька начал вспоминать случаи семейных ссор, в которых родители оставались непременно в дураках, а дети выходили победителями. Корнилов уехал, а душе Константина не стало покоя. Муторно было на душе. Когда вернулась Люська с Лехой, он, не поздоровавшись с ходу бросил:

— Людмила, есть разговор.

Жена сжалась, словно к удару приготовилась.

— Ты знаешь,— сказал Константин ночью,— я юлить не люблю. А потому говорю прямо: я или он. Если он, придется нам с тобой распрощаться. В город уеду. Может, судьбу там свою встречу. Не старый еще...

— А если ты?

— Не догадываешься?

— За что же ты меня казнишь?.. Ведь сын он мне.

— Запричитай еще: «кровиночка единственная...» Сын-то он сын, да не твой. Не рожала, не мучилась. Умные люди в газетах пишут: характер с пеленок закладывается, а что в твоего Лёху с пеленок вложили — знаешь? То-то... О себе подумай. Я уйду — разведенкой так на всю жизнь и останешься. Мальчишку в детдом вернем — посудачат люди, да и перестанут. А от разведенки всю жизнь отворачиваться будут: не удержала мужика...

— Костенька-а-а...

— Юлить не люблю и не буду,— повторил еще раз Константин и достал со старого шкафа огромный чемодан.

Леха уже несколько дней не видел мать такой, какой она была прежде: веселой и разговорчивой. Мать почему-то плакала. Плакала и все гладила-гладила Леху по голове. А однажды сказала:

— Лешенька, мы с папой подумали-подумали... Ведь тебе лучше в детском доме, правда?

Леха не ожидал такого вопроса и ответил не сразу:

— Нет. Мне с тобой хорошо.

— Я буду приезжать к тебе в гости. А ты ко мне, на каникулы. Ладно?

Она снова заплакала.

Накануне Лехнного отъезда Константин получил бумагу из райцентра: подошла его очередь на получение «Жигулей». Константин в минуту собрался и уехал.

Леха ходил по двору, заглядывал в каждый уголок. Прощался. Заглянул и в мастерскую Константина. Здесь он раньше никогда не бывал, боялся, что мамкин муж отругает. Сегодня хозяина не было, и Леха решился...

В пристройке, на длинной полке, прибитой к стене, стояли резные петухи, лошадиные головы — коньки на крышу. Некоторые из них были раскрашены яркими красками и поэтому казались живыми. Аккуратно лежали нарядные оконные наличники. Леха не раз видел, как Константин приносил в дом чисто выструганную доску и начинал колдовать над ней. Он так живо все это представил, что ему самому захотелось из обыкновенного кусочка дерева сделать что-то очень и очень красивое.

Возвратившийся из города Константин застал Леху в своей мастерской. Он долго стоял в дверях пристройки, наблюдал за работой мальчика. «Резец держит не так»,— отметил про себя. Вслух сказал:

— Показать, что ли?

Леха не испугался внезапного появления Константина. Наоборот, улыбнулся — широко, доверчиво. Отдал резец.

— Никак птицу мастеришь?

— Ага.

— Грача, что ли?

— He-а. Журавля.

— Журавля-а-а. Бесполезная, я тебе скажу, птица. Вот грач, куда ни шло. Не зря его работягой называют.

— А мамка говорила: журавлик счастье приносит.

— Эка, счастье. Где оно счастье-то... Счастье... Тоже мне... философ...

Поднял голову. Протянул Лехе резец:

— Руку не напрягай, инструмент к дереву плотно не прижимай. Думай, будто пушинка в руке. И... осторожненько, осторожненько... Вот так.

Домой они вернулись вместе. Пыльные от древесной стружки, перемазанные красками. Довольные. В руках Леха держал деревянную птицу. На журавля похожую.

— Ну что, Костя? Может, сам и отвезешь парня на новых «Жигулях»-то? — сдерживая слезы, спросила ночью Людмила.

Константин улыбнулся в темноте:

— И что завела одно по одному? Видала какую птицу смастерил?

— Небось, у тебя учился-то?

— А еще у кого же?

Константин закурил, и в первый раз жена не погнала его дымить на кухню.

Подробности

Автор: Super User

Категория: Основная

Опубликовано: 06 февраля 2025

Просмотров: 23

Столовая на всё село

Еще и шести утра нет, когда Валентина Михайловна, заведующая столовой совхоза «Полоное» собирает поваров в своем крошечном кабинете.

— Чем кормить сегодня будем?

— Можно бифштекс или жаркое...

— Да вы что, девчата, подустали никак? — улыбается Валентина Михайловна — Все бифштекс или жаркое... Давайте что-нибудь поинтереснее.

— Тогда пельмени,— говорит Нина Алексеевна Иванова — а на первое борщ. И хорошо бы салат зеленый на закуску.

— Так и запишем.— Заведующая берется за ручку.

Пельмени, нет слов, замечательное блюдо. Но и хлопотное, согласитесь. Даже если вы готовите на семью из четырех, скажем, человек. А если вы ждете к обеду сразу 250 . гостей, как в столовой совхоза?..

За дело берутся все вместе. Алла Михайловна Иванова тесто раскатывает. Нина Алексеевна фаршем занялась. Работают скоро, аккуратно. Валентина Михайловна шутками подбадривает своих «девчат», как по многолетней дружбе называет она поваров. Пришли они в столовую совхоза «Полоное» почти в одно время совсем молодыми. Поварской опыт только у заведующей и был: она успела окончить техникум, поработать в хозяйстве.

А там и Алла Михайловна профтехучилище псковское — с кулинарным уклоном — окончила. Теперь она повар 5-го разряда.

Нина Алексеевна начинала кухонной рабочей: разделывала овощи, мыла посуду, а сама к работе поваров приглядывалась. Заболеет кто или в отпуск уйдет — ее звали подменять. Потом по направлению хозяйства окончила вскоре курсы поваров при областной школе управления сельским хозяйством и вернулась в свою столовую специалистом 4-го разряда. А 2 года назад дочку сюда привела, Лену,— она как раз восьмилетку окончила, В нынешнем году Лена, как и мама ее, когда-то, пойдет по направлению хозяйства учиться на курсы поваров

...Пельменям уже тесно на большом столе — быстро дело спорится, когда за него берутся так дружно.

— Валентина Михайловна — улыбается Лена, ловко заворачивая один конвертик теста за другим,— нам бы проигрыватель в зал купить. Вон, говорят, в столовой совхо¬за «Городище» Островского района обедают под Антонова и Пугачеву. А мы чем хуже?

— Так они же, Лена, проигрыватель за премию купили. Будем мы хорошо работать — тоже обзаведемся.

— А нам “Москвич» за что дали? — притворно удивляется девушка,

— Так ведь это когда было...

А было это два года назад. За отличную работу столовая совхоза «Полоное» получила тогда премию Министерства сельского хозяйства РСФСР — автомашину «Москвич». Так что теперь нет проблем с доставкой горячего питания механизаторам и полеводам во время страды. Прямо из кухни еду в больших бидонах и термосах развозят по бригадам и на полевые станы,

В тот день, когда мы в столовой были, Н А. Иванова с А. М. Ивановой как раз в бригады собирались — кормить горячим борщом механизаторов. В столовой оставалась Лена на раздаче, а в помощь ёй кухонные работницы — В. А. Богданова и Г. М. Зорина. За 3 часа, пока обед длился, они, что называется, не присели. Да это и понятно. Во время полевых работ количе-ство обедающих в столовой увеличивается втрое. Приезжают на практику студенты, шефы из Пскова, приходят школьники из продленки. И всех надо накормить «как дома».

Как-то в «Полоное» приехала делегация работников общественного питания из со-ревнующегося хозяйства соседней Новго-родской области. Они удивились: как это здесь ухитряются готовить на обед 2—3 первых. 5—6 вторых блюд, не считая закусок, салатов, разнообразной выпечки и бутербродов?

— Так у нас же оборудование отличное,— сказала Валентина Михайловна — И совхоз снабжает нас и мясом в достатке, и молоком, и овощами. Да и мастерства нашим поварам не занимать.

Столовая в «Полоном» приняла часть домашних забот работающих женщин на себя: обед для семьи можно взять с собой, обойдется он не дороже, чем самой хозяйке готовить. Первое блюдо стоит от 16 до 20 копеек, второе—от 18 до 28 копеек. Боль-шую часть расходов за питание в столовой своих рабочих несет совхоз. Во время посевной, заготовки кормов, уборочной обед из трех блюд (для занятых на полевых работах) идет со скидкой до 70 процентов. Возможности фонда соцкультбыта вполне позволяют это: «Полоное»—хозяйство с миллионной прибылью.

— Я,— рассказывает свинарка Людмила Кибисова,— регулярно пользуюсь услугами нашей столовой. Обедаю, когда иду с фермы на перерыв, беру ужин домой. А дочке Танюшке непременно пирожные, булочки или пирожки беру. Это удобно, время экономит. Пока дочка в саду, постираю, приберу в доме, поглажу. И выгодно. Сами судите. Мой обед сегодня — борщ, рыба с гарниром, оладьи, чай — обошелся мне в 46 копеек.

Людмила, как и многие ее подруги по , ферме, делает заказы на дом. В столовой можно купить свежий творог, сметану, попросить приготовить тесто для праздничного пирога или фарш для начинки. Понадобилась посуда для большого семейного торжества — тоже отказа не будет. А можно и арендовать зал столовой для свадебного вечера или нубилея. Повара помогут приго-товить закуски, украсят блюда, испекут пирог, накроют на стол.

А когда в уютном зале совхозной столовой проходят молодежные «огоньки» или встречи ветеранов, зал преображается. Вроде те же белые нейлоновые шторы на окнах, те же картины на стенах, те же, в общем, стандартные столы и стулья (инвентарь!), и все же зал становится другим. То ли от белых скатертей, то ли от маленьких букетиков цветов в вазочках, то ли от той атмосферы радушия и гостеприимства, с которым хорошая хозяйка встречает каждого гостя на пороге.

Н. ПРОТОРСКАЯ Совхоз «Полоное», Порховский район, Псковская область.

Подробности

Автор: Super User

Категория: Основная

Опубликовано: 06 февраля 2025

Просмотров: 48

Любовный многоугольник

ВОШЕЛ БЕЗ СТУКА...

Литература всегда обобщение. Даже документальная. Даже публицистика. Деталей, оттенков множество, но принцип, по сути, один: от частных случаев к общим выводам.

Но вот лежит передо мной груда писем и никак обобщению не поддается.

О чем письма? Вроде бы о разном: о возникновении любви и ее гибели, о семье крепкой и рухнувшей, о сладких встречах и горьких разлуках. А в общем-то об одном: о нас с вами, о нашей жизни. Ведь у любого что-то подобное бывало, а не бывало, так есть, а нет. так будет. Ну, а если не было, нет и не будет и не хочешь, чтоб было, тогда посмотри в зеркало и задумайся: человек ли ты?

Перечитываю письма — все в них понятно, все реально, все живое. Но как об этом написать? Как сделать выводы из горя? Как взвесить и рассудить две любви? Как обобщить человеческую боль? Ведь каждая несчастная семья несчастна по-своему, и сказал это не кто-нибудь, а Лев Николаевич Толстой.

Такова уж особенность нашей психологии: в письме к незнакомому человеку откровенно рассказывают о таком, о чем и с близким промолчат. И не просто рассказывают — просят, требуют, ждут совета. А советовать трудно и страшно. Страшно v быть судьей чужой любви, дай, как говорится, бог каждому из нас в своей разобраться. И. главное, письма все трудные. И истории запутанные. Хоть бы одна простая, такая, чтобы прочел — и все ясно, и совет как на ладони, и сомнений нет…

Впрочем, одна-то, пожалуй, есть.

«Никогда о таком не писала, пишу впервые. Дело в том, что я любовница! Люблю и встречаюсь с мужчиной старше меня на тринадцать лет.

Мы очень любим и понимаем друг друга. Мне очень легко и хорошо с ним и он где бы ни был, спешит ко мне. Он очень любит меня, мы откровенны и полностью доверяем друг другу.

У него жена, четверо детей. Жену он не любит, женился не по любви, по старым обычаям. Зато детей любит очень.

Я понимаю, что не права, что мне нужно оставить его навсегда, хотя бы ради детей. Я очень много думаю, думаю, ночами и каждый раз прихожу к выводу — как увижу его, скажу все. Но у меня для этого не хватает сил.

Развестись с женой я ему не разрешила. Мои родители ничего не знают. В последнее время я часто задумываюсь над своим будущим. Мне двадцать пять лет, мои подруги давно замужем и имеют по нескольку детей. Я тоже мечтаю быть хозяйкой своего дома, иметь много детей, своего мужа.

Я не красавица, но на меня заглядывается достаточно парней. Но отказаться от него у меня нет сил. Без него я одинока, и вообще мне скучно жить без него. А к другим у меня душа не лежит. Встречаюсь с ним уже пять лет.

Посоветуйте, как мне дальше жить, что мне делать?

Как скажете, так и будет.

Я своим именем не подпишусь, у нас район небольшой, все друг друга знают.

С уважением Гульнара».

Ну, уж тут кажется, ясно все.

Любовь?

Да, любовь.

Уж в чем, в чем, а в легкомыслии Гульнару не упрекнешь. И думает, и мучается, и семью чужую бережет, и детей жалеет, и любимого человека понимает. Пять лет так живет, в радости и в страдании. Пять лет! Простое увлечение давно бы угасло.

Любовь у Гульнары, любовь.

Но, с другой стороны, четверо детей. Не один, не два, не три даже — четверо! А четверо детей не просто семья, это — дело, на которое не жалко положить жизнь. Допустим, ничего иного не добился, зато четверых на ноги поставил — и достаточно: на земле ты состоялся, жизнь удалась.

Нет, такую семью разрушить никак нельзя. Любыми силами надо ее сохранять.

Впрочем, что надо — это ведь Гульнара и сама знает. И что оставить любимого надо, тоже знает. И что о своем будущем думать надо, понимает прекрасно. Конечно, расставаться тяжко. Но переболеет, со временем найдет и свое счастье.

Все понимает Гульнара, все решения принимает верные. Вот только сил не хватает на поступок. И совет ей требуется как помощь, как еще одна гирька на нужную, разумную чашу весов.

Уж такой-то совет, пожалуй, можно дать без колебаний!

Вот так я приблизительно подумал и остановился, потому что предельно ясная история вдруг обнажила темную свою глубину.

Ну, допустим, дам я совет. Ну, допустим, выполнит его Гульнара—перешагнет через себя во имя спокойствия четверых детей. Устранится.

А дальше? Дальше что?

Не знаю, что дальше. Нет у меня никакой уверенности, что четверо детей обретут, наконец, прочное и безмятежное спокойствие.

Да. Гульнара отступится, устранится.

Но любимый-то ее человек останется — отец четверых детей, муж нелюбимой жены. Он-то как в новой ситуации себя поведет?

Кое-что можно предположить. Детей как любил, так и будет любить. Жену как не любил, так и не будет любить. А относиться к ней, чего доброго, станет хуже.

Нынче, наверное, приходит домой позже, но счастливый. Станет возвращаться пораньше, да раздраженный. Сейчас наверняка чувствует себя виноватым перед женой, а тут станет во всем винить ее. Есть ли в чем ее вина? Нет ни малейшей! Но попробуй, убеди в этом собственную душу, которую рвут на части память и боль...

Я вот думаю: может, именно любовь Гульнары, незаконная и неправильная, дает ему сегодня силы быть хозяином в доме, отцом четверых детей, не идеальным, так хоть приемлемым мужем нелюбимой жены?

В тысячный раз убеждаешься: в любовных, а тем более семейных делах нет предельно ясных историй.

С ЛЮБОВЬЮ НЕ ШУТЯТ

Я вот сказал про Гульнару: переболеет и найдет свое счастье. Но ведь если вдуматься, даже в этом уверенности нет! А если не переболеет?

Леонид Жуховицкий — прозаик, драматург и публицист, автор двадцати книг, среди них роман «Остановиться, оглянуться...», повесть о любви «Только две недели», книга публицистики «Счастливыми не рождаются» и двенадцать пьес, широко идущих в нашей стране и за рубежом. В этом номере мы начинаем публикацию дискуссионных заметок писателя «Любовный многоугольник» (в ближайших номерах публикация будет продолжена). Надеемся, что наши читатели примут участие 'в разговоре о важных нравственных проблемах.

Да, время лечит. И души наши обладают счастливой способностью хоть и не быстро, хоть и не полностью, но восстанавливаться, открываться для новой любви. Да и как бы мы жили, если бы раны не рубцевались, если бы болели и кровоточили, не переставая?

Однако нужно помнить, что есть люди, у которых кровь не сворачивается, и при первом же в жизни порезе они могут погибнуть. И так же точно есть однолюбы, у которых вопреки щадящему правилу просто не бывает второй любви. Кто знает, из каких Гульнара? Кто даст гарантию?

С любовью не шутят! Не знаю, откуда пошла эта формула: то ли классическая фраза попала в пословицу, то ли, наоборот, народная мудрость попала в классику. Но звучит непререкаемо и страшновато, вроде надписи на столбе: «Не влезай — убьет!»

Грозная ассоциация возникла у меня не случайно, у нее вполне реальная жизненная основа. С любовью не шутят!

Вот письмо молодой женщины, которая поступила примерно так, как хотел я сперва посоветовать Гульнаре.

«Пишу, потому что не могу больше сдерживать себя.

Когда-то очень давно, шесть лет назад, я тогда еще училась в девятом классе, познакомилась с молодым человеком.

Стали встречаться, полюбили друг друга. Но он был уже женат, и у них скоро должен был родиться ребенок. И вот родилась дочка Катя, но наши встречи не прекратились.

Однако я нашла в себе силы оставить его. Прошло несколько лет, изменилась моя жизнь, я вышла замуж, родила сына.

Но зачем я вышла замуж? Назло, назло всему. Только так я могу это объяснить.

Чем же кончилось мoe замужество? Да тем, что через две недели после рождения сына я ушла от мужа. И вот скоро год, как мы снова встречаемся с тем человеком, и мой сын, которому полтора года, слово «папа» впервые сказал именно ему.

Я люблю его, люблю и не могу без него. Он тоже любит меня, но ведь и свою дочь тоже любит! Как же быть, что делать? Забыть его я не могу, а жить вместе нельзя. Я делала все для того, чтобы забыть его, но выдержала лишь несколько дней, и наши встречи продолжались.

Можно, конечно, ему разойтись. Но как же тогда его дочь? Что она потом скажет мне? Что скажут мои родители? Мама и так все это очень переживает, несколько раз говорила с ним, чтобы оставил меня в покое. Но какой покой, если я и дня не могу без него прожить! Света».

Пожалуй, Свете хуже, чем Гульнаре, не только сама мучается, но и заставила мучиться других: мужа, за которого вышла «назло всему», и сына, которому хочешь, не хочешь скоро, придется угрюмо распутывать узлы, сгоряча завязанные мамой...

Что сказать Свете? Что невозможно убежать от себя в замужество, что любовь не прощает неуважения к себе, капризного стремления сразу, рывком, от себя избавиться? Так ведь она и сама теперь это знает, лучше нас знает. Разве что посочувствовать? Или утешить тем, что у нее все же есть любовь, была и есть — тягостная, изломанная, но живая? Да и молода Света, годы впереди, может, как-нибудь все еще и решится: то ли жизнь наладится, то ли любовь отпустит.

У других бывает хуже...

Мужчины на подобные темы пишут относительно редко. Но порой и им становится невмоготу. Вот тому прямое свидетельство:

«Я не молодой человек, но все же решил просить совета. Дело в том, что уже тридцать лет я люблю одну женщину.

В молодости мы с ней дружили четыре года, дружили честно, любили друг друга, хотели пожениться, клялись, что никогда не расстанемся. Но мои родители и родственники ни в какую не разрешили нам пожениться, так как Марина была другой нации. И вот я взял другую девушку, которую хотели мои папа с мамой.

Моих родителей давно уже нет в живых, они на покое, а я все мучаюсь—нет моих сил! Не подумайте, что живу плохо. Нет, живу хорошо, четверо детей, уже двое женаты, есть внуки. И материально живу неплохо, есть машина, мебель, ковры. Но все не то, потому что нет любви.

Моя Марина (позволю себе ее так называть) тоже вышла замуж за другого парня, и так же, как у меня, у нее уже есть снохи, зятья и внуки. Но мы по-прежнему любим друг друга.

Нет, мы не встречаемся. Но сердцем своим, уже немолодым, чувствую, что и Марина меня еще любит. Ведь я же у нее первая любовь, как и она у меня, а первая любовь никогда не ржавеет.

А вот недавно у Марины случилось большое горе: умер муж. Вы не представляете, как мне ее жалко! Я ее жалею в душе, и охота подойти, сказать ласковое слово, приласкать, но не решаюсь, боюсь, что не получится, боюсь, что Марина не захочет со мной говорить. А вот любить ее стал еще сильней и крепче: чем больше старею, тем больше ее не хватает.

Марина — душевный человек, всегда людям поможет, подскажет, посоветует, у нас все ее уважают. А вот жена моя ее терпеть не может, хоть Марина ничего ей не сделала плохого, наоборот, помогла устроиться на работу. Но жена знает, что я любил ее когда-то, и, видно, чувствует, что и сейчас еще люблю.

Я хочу посоветовать молодежи: думайте путем, когда выбираете себе подругу жизни. Родителей нужно слушать, даже обязательно. Но если уж полюбили всем сердцем и душой, то ни шагу назад, боритесь за свою любовь, это — самое важное.

Мне уже пятьдесят четыре года, и Марине пятьдесят, у обоих головы седые, старость подошла. А мы и не жили под одной крышей, это ведь казнь. Когда я ее встречаю, у меня сердце колотится, как у мальчишки, вот какая сильная первая любовь.

Я хочу встретиться с Мариной, только встретиться, попросить прошения и сказать, что я любил ее всю жизнь и сейчас люблю. Посоветуйте, можно ли так сделать? Или лучше уж молчать всю жизнь?

Если можно, фамилию мою не называйте».

Гульнаре трудно. Свете трудно, но автору этого письма, пожалуй, еще труднее. Он прожил жизнь не плохую, не позорную, но словно бы чужую. А своя, та, что могла получиться, вот уже тридцать лет как бы существует поодаль. И автор письма разрывается надвое: сам в реальной действительности, а память, совесть, как в старину говорили, душа — там, в той жизни, что, увы, не состоялась. И прав человек, не преувеличивает: это казнь.

Кстати, о родителях. Автор письма винит их умеренно и правильно делает. Родители ему зла не хотели. В их размышлениях был свой резон. Рассуждали практически: другая нация — другие обычаи, привычки, манеры, нравы, кухня... Так зачем, дескать, молодой семье с первого дня столько сложностей? Не лучше ли подыскать сыну жену, которой не придется ни доучиваться, ни переучиваться, ни приспосабливаться, которая из родительской семьи перейдет в мужнину легко, как из комнаты в комнату?

У Конечно, когда люди разных обычаев, разного жизненного опыта соединяются в семью, обоим трудно. Любые несовпадения так или иначе сказываются. Сложно, допустим, сибиряку с молдаванкой, деревенскому с городской, инженеру с балериной. К чему-то приходится привыкать, чему-то учиться, с чем-то мириться.

Все так! Но ведь любая учеба трудна. А мы учимся — вон как рвемся в институты! В общежитиях живем, углы снимаем, перебиваемся с чая на суп, но учимся. А ведь, если разобраться, человек иной культуры рядом — это все равно, что институт на дому. Незнакомые быт и опыт, естественно, становятся твоими, дети без всяких репетиторов лопочут на двух языках, другая нация делается родственной, жизнь богаче.

Но главное не в этом. Главное — родители автора письма забыли, что с любовью не шутят. Плохи шутки с любовью.

Однако, повторю, вина родителей в этой истории не самая большая. Есть человек виноватей. Автор письма.

Дело родителей было советовать, уговаривать, отговаривать, запрещать, разрешать, мешать или помогать. Его же дело было решать. И еще — платить за свое решение.

Он и платит. Тридцать лет платит.

Жалко человека очень. Только какой ему прок в нашей жалости! Ну, а совет... Как ему быть: сказать женщине, что любил ее и любит, или так уж и молчать до конца своих дней?

Я думаю, сказать. По крайней мере, на душе станет светлее. А для нее в таком признании никакой обиды нет. Даже наоборот: человеку легче жить, когда знает, что кто-то на земле его любит...

Вот еще одно мужское письмо, только автор его, к счастью, помоложе, и опасная шутка не так далеко зашла.

«Меня зовут Андрей, мне двадцать четыре года.

Придя из армии, я начал выпивать, курить, прогуливал на работе. И случайно встретил свою любимую. Зовут ее Таня, тогда она окончила десять классов и готовилась в техникум.

Проводив ее до дома, я поговорил с ней несколько минут и сразу убедился, что она скромная девушка. Дома я не мог уснуть, думал о ней. И решил: если бы она согласилась со мной дружить, я забыл бы выпивку и все плохое.

И мы стали дружить. Дружили три года. Осенью решили пожениться. Но тут случилось непоправимое, о чем я напишу, а сперва хочу рассказать о ней.

Таня скромна, честна, справедлива. При встрече всегда расспросит, как на работе, как здоровье родных. Только благодаря ей я поступил учиться. Она радовалась каждому моему успеху, и я радовался за нее. Многие в селе знали о нашей дружбе.

Но я уже написал — случилось непоправимое.

Пришел из армии ее одноклассник. Они встретились. Встретились просто как старые знакомые. Словом, он пригласил ее на танцы. А в деревне мне сразу наговорили разной чепухи.

Я, не подумав как следует, стал ревновать, придираться к ней. Она оправдывалась, убеждала меня, но я, глупец, поверил не ей, а людям. От обиды, как последний дурак, я побежал к другой.

И, только став встречаться с другой, я понял, что не все девушки одинаково скромны и воспитаны. В своей новой знакомой я не встретил и сотой доли того, что есть в моей любимой Танюше. Новую знакомую, я даже не хочу называть ее имя, не интересуют мои успехи на работе, в учебе и т. д. Ей безразлично, какой я к ней приду, хоть на ногах не стой, лишь бы пришел. Еще сама нальет рюмку, и закурить даст.

Институт я почти забросил, мне все стало неинтересно. Одним словом, я понял, что свернул не в ту сторону.

Но назад поворота нет. Таня это посчитала унижением и не может мне простить. Как я ее умолял. Но в ответ только «нет». Она говорит, простить тебя — значит унизиться перед всей деревней. А я думаю: разве нельзя простить, если любишь по-настоящему? А она говорит: разве можно пойти к другой, если любишь по-настоящему? Вот так мы с ней говорим, а кто из нас прав?

Таня сейчас дружит с другим парнем. Но мне кажется, что дружба у них не клеится. Она его не любит. Но все равно он стал лучше, бросил выпивать, курить, поступил в техникум — я считаю, это ее заслуга.

Не знаю, как вернуть все обратно. Родные заставляют жениться, годы-то идут. Но соединить свою судьбу я хотел бы только с Таней.

Может быть, мое письмо вам покажется наивным. Извините, пожалуйста! Но я понял, что любовь может приносить страшные человеческие мучения и что любви немножко противоречит гордость. Как бы я хотел, чтобы Таня поняла меня! Андрей».

Пока письма пишутся и летают туда-сюда, время идет. Не знаю, что сейчас у Андрея с Таней. Может, помирились, может, вконец разошлись. Может, вместо одной, намечавшейся осенью, сыграны целых две свадьбы и бывшие влюбленные станут порознь пытать судьбу на ее новых:, крутых виражах. Все возможно!

Но если в то, что было, последние гвозди еще не вбиты, если дощечка над оврагом качается, но не рухнула, если, наконец, Таня и в самом деле любит Андрея, а не нового своего друга, тогда самое время сказать:

— Стоп, ребята! Без суеты. С любовью не шутят!

Таню легко понять. Любовь сильна, но и гордость не беспомощна, а живем мы не на острове, живем среди людей. У деревни много языков, а глаз еще больше: все видит, все знает, все обговорит. Любую новость обсосет до косточки.

Кстати, проблема эта вовсе не деревенская. В конце концов, в каждом большом городе у каждого есть сотня-другая родных, соседей, сослуживцев, приятелей, однокурсников, однокашников. По сути дела, та же самая деревня. Такая же глазастая и охочая до новостей.

Каким смелым ни будь, а с этой деревней приходится считаться. Однако надо обяза-тельно помнить вот что.

Деревня может обсудить, может осмеять, может одобрить. Может год стегать паскудной сплетней, может, напротив, уважительно похлопать по плечу. Вообще деревня может очень многое.

Но не все! Понимаешь. Танечка, не все.

Жить тебе в деревне, но не с деревней. И детей рожать не от деревни. И самое дорогое, сокровенное делить не с деревней. Так что считайся с соседями, успокаивай их, ублажай, но не ценой всей своей судьбы. Гордость — вещь достойная, но холодная, она любви не заменит.

Поэтому — если, конечно, любишь Андрея — не торопись с решениями. Любящие в жизни, словно цепью связаны. Топят одного — тонут оба. Решишь наказать близкого человека — накажешь и себя. Всякая его боль отзовется в тебе.

Поэтому не спеши кидать камень в любимого — со всей силы, со всей злости, со всей местью попадешь в себя.

ТРИ ПУДА СОЛИ

Итак, с любовью не шутят, как не шутят с проводами высокого напряжения. Не балуйся—убьет!

Вместе с тем, относясь к ней с необходимым уважением, вовсе не нужно ее обожествлять. Не нужно говорить о ней с восторженным придыханием, не нужно закатывать глаза. На любовь, как и на провода высокого напряжения, лучше смотреть трезвым внимательным взглядом. Она ведь бывает не только прекрасной, возвышенной и неземной — эгоистичной тоже бывает, и жестокой. Много доброго, но и злого немало творится на земле именем любви.

Прежде всего надо бы определить само понятие. Что ж это такое — любовь?

Но определения дают философы. А я всего лишь писатель. Я лучше пример приведу, или два, или три.

Ну вот хотя бы. Празднуется золотая свадьба. Пятьдесят лет бок о бок, в мире и согласии. Пусть не всегда мир. пусть не полное согласие. Но ведь полвека вместе! Любовь, конечно же, любовь. А вот еще пример — письмо.

«Мне тридцать лет, трое детей. Муж у меня не пьет, не курит, очень хороший. Трехкомнатная квартира, вся обстановка, одеться, обуться тоже полно. Все завидуют мне, но я себя считаю самой несчастной на свете. Я мужа не люблю. Сначала думала, привыкну, но мы живем уже десять лет, и я поняла, что никогда не привыкну.

Лет пять, назад я нечаянно встретила одного мужчину, я его полюбила с первого взгляда, он тоже, мне кажется, полюбил меня. У него тоже трое детей, жена.

И вот, где бы я ни была, что бы ни делала, я думаю только о нем. Жить не могу без него. Видимся с ним очень редко, и то просто посмотрим друг на друга издали. Я думаю, он боится разговоров. Но я бы с любимым на все решилась, хоть на край света.

Не осуждайте меня, я ничего не могу сделать с собой. Посоветуйте, как мне жить дальше. Лена».

Как видим, и тут любовь. Самоотвержен-ная, на все готовая, хоть на край света. Никакие беды не страшны, все препятствия побоку! Муж, непьющий и некурящий, очень хороший, переживет. Трое собственных де-тей перебьются. Трое чужих перетопчутся. Лишь бы с любимым...

Говорят, чтобы узнать человека, надо съесть с ним пуд соли. С любовью не грех съесть и три пуда.

Это я зову не к осторожности, а к любви. Ведь оказавшиеся вдруг лишними муж, жена, путающиеся под ногами дети тоже любят и тоже очень хотят любви. Так хоть оглядись толком, прежде чем поставить ногу на чье-то горло. Из всех видов бегства бегство с любимым самое благородное, но не тогда, когда романтическая дорога на край света вымощена костями близких...

Пусть не обижается Лена из Железногорска, но мне кажется, что страстные взгляды издали все же недостаточно убедительный аргумент в пользу единственной в жизни любви. Кто знает, чем обернется этот визуальный роман: великой радостью, взрывом страсти, минутной блажью или просто нелепым недоразумением? А ведь плата за все варианты одна: две семьи, шесть детей.

Существует выражение «вино любви». За последние века оно в различных вариантах столько раз повторялось, говорилось и даже пелось, что сейчас звучит пошловато. Но по сути оно, увы, достаточно точно.

Сильная влюбленность временами напоминает опьянение. Тот же внутренний подъем, та же раскрепощенность, та же блаженная улыбка. Прекрасно! Но, к сожалению, порой та же душевная разболтанность, безответственность. И что самое неприятное—иллюзия безнаказанности. Чего-то натворил. Не судите строго, ни черта не помню, выпимши был...

Пьяным нынче не прощают ничего. Любовь оправдывает многое. Но не все! Далеко не все. Никогда, ни при каких условиях любовь не должна опускаться ниже норм элементарной человеческой порядочности. Не простят. Сам себе не простишь.