Подробности

Автор: Super User

Категория: Основная

Опубликовано: 06 февраля 2025

Просмотров: 20

Шкатулка

Вера Копейко родилась в Семипалатинске, в семье биолога-охотоведа и сельской учительницы. С детства две стихии живут в ней — тяга к природе и глубокий интерес к нравственным проблемам. Первый рассказ Веры Копейко был опубликован в 1962 году, когда она еще училась в школе. Это был рассказ, про собаку и назывался «Дарзи». Рассказ «Шкатулка» — дебют прозаика в «Крестьянке».

Была суббота

С утра Петр Поляков топил баню. Он залил котел, вмазанный в печь, и принялся за чан, когда почтальонша Клава перехватила его на тропке от колодца и вручила письмо.

Письмо было не от сына и не от дочери, как он ожидал. Из Ленинграда пришло письмо. Городской комитет партии приглашал его приехать на День Победы.

«Вот это да-а.» — Петр с письмом в руках сел на лавку. Чтобы прийти в себя от удивления, он глубоко вдохнул привычный горьковатый дух от сухих березовых веников, рядком висевших в просторном предбаннике. Стал рассматривать в письме каждую буковку, будто мог там найти подробность, не замеченную с первого раза.

Он вышел из бани, встал на вытаявшем тротуаре из трех досок, огляделся. Весенняя вода серым озерцом растеклась по огороду. «Ничего, пускай, как следует, промочит землю под картошку»,— по-хозяйски подумал Петр. Хлюпала полноводная Боровичка, за нею, на другом берегу, скрипел и хмурился таежный лес... «Как они отыскали меня в такой дали? Это надо же, в самом Ленинграде знают. Мало того — видеть хотят. А вдруг речь, какую сказать заставят?» — Петра от таких мыслей пот прошиб. «Какая речь? Чего я сказать могу? Ну, воевал, молодой был. Повезло — выжил. Страшно не было. Сейчас, когда жизнь прожил и узнал, что в ней хорошего, может, и подпрыгнули бы нервишки. Это в молодости думаешь, что от смерти заговорен».

Он толкнул дощатую дверь сарая:

— Ню-ю-р!

Жена громыхнула пустым ведром и выглянула из хлева. Как только Петр увидел ее, переполох в душе тотчас унялся.

— Собирайся. Анна Алексеевна. Приказ получен — отъезжаем в Ленинград,— торжественно известил Петр и протянул жене листок письма.

Жена вышла к свету, в огород, отведя подальше от глаз бумагу, медленно прочла. Потом подняла на мужа светлые глаза:

— Так поехали.

И они поехали, оставив на соседку корову с теленком, свинью, пару кроликов, двух собак лаек и кота, пообещав ей городских гостинцев.

Устроители встречи расселили ветеранов в тихой гостинице нового района. Петр и Анна приехали раньше всех, потому первый день могли провести, как хотели. Анна пошла по магазинам — соседи надавали заказов, кому сладостей, кому обновку — шутка ли? Ленинград!

Набегавшись, Анна полулежала на диване без сил. Перед глазами стояли нарядные и богатые прилавки, эскалаторы метро, и огни, огни... Она покрутилась в магазинном людовороте не без успеха — в углу номера стожком высились свертки. А Петр провел целый день один и сейчас, уже зато но, возвращался. Он вошел в номер, снял кепку, плащ, аккуратно по¬ставил ботинки в галошницу. Увидел усталую Анну, засмеялся про себя: «Будто день косила...»

— И я притомился, Нюра. Собери-ка на стол, если отдышалась. И по стопке не забудь. Сегодня полагается...

Вышел на балкон, пока жена на стол собирала. С одиннадцатого этажа далеко видно. «Какой город! Велик! Огней сколько — светло, будто день. А в Пушме, небось, темнотиша — глаз коли».

«Да, огни, — выпустил дым Пётр — В сорок третьем тоже огни были. Прожекторы светили — куда палить. Конечно, огонь огню рознь. Один греет, жизнь поддерживает. Другой жизнь эту убивает...»

Смотрел Петр Поляков на город, будто за тем и ехал сюда из своей Пушмы, соединенной с миром узкой колеей желез¬ной дороги. Мимо их деревни везут сосну, которую Поляков не один десяток лет валит. «Может, наш лес и в Ленинград везут, на судоверфь. Корабля без сосны не построишь... А если так, то его с этим городом связывает не только солдатское прошлое, но и нынешний день. И вообще люди между собой так же связаны, как вагончики на их узкоколейке.

Огонек папиросы погас. «Вот опять же огонь,— потянул нить размышлений Петр.— А этот что делает? Не греет, не убивает».

Он попытался затянуться последний раз. «Может, огонь этот помогает самому с собой беседу вести про непривычное, как сейчас, про такое, что и жене не скажешь?»

Из серванта, что был принадлежностью гостиничного номера, Анна вынула рюмки, сполоснула под краном. Нарезала складешком по-деревенски толстые ломти черного хлеба, достала сыр и яйца вкрутую, золотистую луковицу — без лука Петр не садился за стол.

— Петро-о! — позвала она — Ужинать.

Чокнулись тонко зазвеневшими рюмками. Петр опрокинул водку, заел четвертушкой луковицы, потом вдруг поднялся и направился к вешалке. Вернулся с двумя свертками.

— На. жена. Подарки тебе...

Анна осторожно взялась за первый сверток. Распустила бечевку, отогнула все по очереди уголки упаковки — жалко повредить бумагу.

— Ой, варежки! Да на меху! Хо-ро-ши!

Сунула руки в меховое нутро. Пошеве¬лила пальцами. Хром на рукавицах за¬блеете.!. был мягок даже на вид.

— Не малы? — заботливо спросил Петр — А уж насчет тепла, не сомневайся. Натуральная цигейка.

Анна отодвинув подарок на край дивана, потянулась к другому свертку.

— А тут чего? — еще говорила она, а пальцы, опережая слова, ловко высвобождали содержимое из бумаги.

Ох ты! Ну. угодил так угодил! Шкатулка для ниток! — Лицо Анны светилось удовольствием. Петр смотрел на нее с волнением, которое было ей удивительно — так волнуются в женихах, когда первый подарок невесте дарят. Она оглядывала шкатулку со всех сторон. Хороша, конечно, но с Петром-то что?

— Ты внутрь, внутрь глянь...

Короткими ногтями Анна царапала металл, пытаясь открыть. Синяя крышка сидела плотно и не поддавалась.

— Фу ты, лешак! Никак не идет,— сердито нагоняла морщины на лоб Анна. Петр не помогал, он даже отвернулся от жены, будто силясь разглядеть что-то через балконную дверь.

Крышка снялась. На сером металлическом дне лежали цветы. Желтые мохнашки на крепеньких стеблях, головками в угол. Анна молча глядела на букетик мать-и-мачехи. Петр почувствовал недоумение жены, и ему стало боязно — вдруг Анна, не подумавши, скажет что-то, и он поспешил опередить ее:

— В своем окопе нарвал — Голос его будто сел — Ну, нашел окоп, где воевал. Сильно он затянулся—раньше в рост проходили, а сейчас куда там! Ползал я по окопу. Землю нюхал. Прохожие, небось, думали — того мужичок-то. Чокнулся... Видишь, выросли. А тогда их в помине не было. Войны, видать, боялись. Знаешь, стою я там, вспоминаю, а сам думаю: в кино все про войну видал или правда со мною было? Вроде мне кто рассказывает, что ли, а я слушаю, слушаю... Что-то боязно мне, Анна: кого я завтра увижу из наших? Может, эти цветы с собой взять?

Анна вдруг тихо поднялась с дивана, обошла стол с другой стороны — медленно, осторожно. Подошла к мужу и уткнулась ему лицом в шею. Петр почувствовал: слезы.

— Ты чего, Нюр, ты чего, а? — растерялся — у жены глаза никогда не были на мокром месте.

— Господи, ты живой. Живо-о-й! Как хорошо. Счастье-то какое...

Подробности

Автор: Super User

Категория: Основная

Опубликовано: 06 февраля 2025

Просмотров: 18

Поле с видом на город

Если ехать из Тернополя в сторону Черновиц, то первое, что увидишь: ряды аккуратных домов вдоль дороги, а потом — указатель с надписью «Подолье».

Так называется наш колхоз, который расположен сразу за городской чертой. Три деревни — Великие Гаи, Петрики и Великая Березовица, центральная усадьба — охватывают Тернополь полукольцом.

Судьба любого хозяйства, расположенного близко от районного или областного центра, складывается непросто. Наше не исключение. Я столкнулась с этим лет восемь назад, когда возглавила «Подолье». Колхоз был в то время из средних, высоких мест не занимал. Вспоминаю первые, особенно бурные заседания правления, когда мы вырабатывали общий путь, по которому должно было развиваться наше хозяйство. Уже тогда и я, как председатель, и члены правления, и главные специалисты отдавали себе отчет в том, что одно условие останется неизменным — соседство Тернополя.

Таким образом, первая же задача оказалась непростой — надо было добиваться более высокой рентабельности, конкурируя с городом. Почему я употребила слово «конкуренция»? Поясню. Скажем, еще в середине семидесятых годов для молодежи заканчивающей школу, не было альтернативы между городом и селом. С аттестатом зрелости многие парни и девчата направлялись прямо в Тернополь, на заводы и фабрики, где нормирован рабочий день, ну и, так сказать, поближе к городским : развлечениям. И мы буквально задыхались без рабочей силы, приходилось даже брать по найму людей из других областей Украины.

Обеспечить хозяйство людьми можно было, очевидно, только создав такие условия | для работы и жизни в «Подолье», при которых колхозники чувствовали бы себя не хуже, а возможно, и лучше, чем в городе. А значит, решили мы, надо строить жилье, наращивать основные фонды. На это уходило от 500 до 700 тысяч рублей в год, чуть ли не весь наш тогдашний доход, кстати, медленно растущий. Построили 24-квартирный дом, стали выдавать людям ссуды на сооружение личных домов с подсобными хозяйствами, возвели магазин, заасфальтировали дороги на центральной усадьбе. Появились в колхозе новый склад минеральных удобрений, зерноток, механические мастерские и гаражи, площадка для прицепной техники, свиноферма на 500 голов...

И уже через три-четыре года картина стала меняться в нашу пользу. Все меньше людей переходило из «Подолья» на городские предприятия, все больше заявлений стали приносить в правление: «Прошу принять меня на работу...» Как-то постучалась и вошла в мой кабинет женщина небольшого роста, в платочке, молча протянула мне заявление. Лицо ее показалось знакомым, где-то видела ее раньше. Вспомнила: Бычковская Ольга Николаевна, бывший полевод, еще в первые дни моего председательствования ушла из колхоза работать в городскую торговлю. Отговаривала я ее тогда, но ничего не получилось.

— Что же, решили вернуться? — спросила я ее.

— Да. Стефания Антоновна — сказала Бычковская — Вроде и в городе неплохо, а у нас все лучше, привычнее как-то...

Поколебалась я немного, но приняла Бычковскую: нет лучшей агитации для других, чем та, когда люди возвращаются в колхоз. И сколько с тех пор вернулось в «Подолье» механизаторов, полеводов, животноводов! А тогда вместе с Ольгой Николаевной перешел к нам и ее муж. Жили они в общежитии, денег на постройку собственного дома не было, поэтому правление выделило семье квартиру, детей пристроили в садик. Кстати, в этом году мы новый детский комбинат выстроили, ясли-сад. двухэтажный, большой и красивый.

Так мы преодолевали — и преодолели! — дефицит кадров — настоящий бич для пригородных хозяйств. Как же выглядит сегодня хозяйство? В трех деревнях «Подолья» живет более 11 тысяч человек, 1151 из них — члены колхоза. На время сезонных работ правление привлекает столько людей, сколько требуется. Политика правления сейчас такова, что мы не только не стремимся увеличивать число работающих, но и пытаемся сократить его за счет индустриализации растениеводства, механизации ручного труда в животноводстве, за счет повышения производительности труда.

На что мы могли рассчитывать, наращивая выработку продукции на одного работающего? Взять растениеводство... Пахоты в «Подолье» больше трех тысяч гектаров. Земли черноземные, но с малым гумусным слоем, поэтому требуется тщательно соблюдать севооборот, обрабатывать землю осторожно, в точности выполняя агротехнические правила. Зерновые мы выращиваем уже без применения ручного труда, на индустриальной основе. Другое дело — свекла. Здесь хлопот больше, и очень многое зависит от сознательности людей. Поясню, почему.

Сеем сахарную свеклу механизированным способом. А потом, когда растения начинают вегетировать, члены полеводческой бригады распределяют между собой делянки, от 2 до 5 гектаров, и ведут прополку, обработку рядков вручную. Этот период крайне важный, и от усердия людей, их добросовестности зависит будущий урожай. Большинство полеводов у нас опытные, работают давно. Но важно еще стимулировать их труд, добиться того, чтобы человек с весны до осени боролся за каждый центнер, был кровно заинтересован в высоком урожае.

Поэтому уже больше пяти лет все три наши полеводческие бригады работают по принципу хозрасчета, труд их оплачивается по конечному результату — количеству свеклы, принятой сахарным заводом в зачетном, «чистом» весе. Из чего складывается заработок свекловода? Прежде всего, он делится на основной и дополнительный. За весенние и летние работы член бригады получает зарплату в пределах 80—100 рублей в месяц основной оплаты. Это как бы аванс. Зато в конце года, при сдаче свеклы на завод, свекловодам начисляют примерно по 37—40 копеек за каждый центнер в зачетном весе. Получается около 260 рублей на каждый обработанный гектар. Вот и прикинем: если свекловод имеет делянку, скажем, три гектара, то по конечному результату он получит около 780 рублей плюс сахар натуроплатой.

Это выгодно и колхозу: люди борются за урожай, который повышается из года в год. За полеводческой бригадой Богданы Бузукиной. например, закреплено более, тысячи гектаров земли, десять полей в севообороте. Выращивают озимую пшеницу, многолетние травы, кукурузу, ячмень. И. конечно, свеклу. В 1981 году бригада получила по 493 центнера сахарной свеклы с гектара в зачетном весе, в 1982-м — 505. А в прошлом — уже 577 и теперь нацелилась на 600.

За счет чего же растет урожай? Во-первых, тщательно проводится весенний сев: безукоризненно, на совесть — летняя обработка рядков. Во-вторых, ведется борьба с потерями — фактор, чрезвычайно важный в полеводстве. Для свекловодов не секрет, что комбайн КС-6 оставляет в земле чуть ли не треть корнеплодов, подрезает их. Во время уборки полеводы бузукинской бригады идут следом за комбайном с мешками и подбирают свеклу. Потом еще раз перепахивают поле и снова подбирают.

Пока у нас полеводы — универсалы. Их и на прицепной технике весной увидишь, и летом в поле с тяпкой в руках, и осенью возле уборочных машин. И это конечно, плохо. Производительность труда становится выше тогда, когда работник специализируется на выполнении одной-двух операций. Если, предположим, он, применяя новейшую технику, выполняет работу на большей площади, если культура, которую он возделывает, лучше всего произрастает в данных условиях. В этом отношении мы тоже не стоим на месте. Недавно стали культивировать новый сорт сахарной свеклы, «веселоподолянский-29», наиболее пригодный к механической обработке. Уже в прошлом году часть сахарной свеклы сеяли, обрабатывали и убирали без применения ручного труда. И недалек тот день, когда и свекловичные поля станут обрабатывать только механизаторы.

Если урожайность свеклы растет, то с зерновыми дело обстоит похуже. В среднем по 36 центнеров с гектара собрали озимой пшеницы в прошлом году. Для наших черноземных земель это вовсе не достижение, могли бы брать по 47—50 и выше. И здесь ведется последовательный поиск.

Осенью восемьдесят третьего хорошо созрели хлеба, а перед самой уборкой полили дожди — не такая уж редкая для наших мест погода. Механизаторы с полей не уходили, выжидали: как только солнышко покажется, подсохнут колоски — так молотить. Подъезжаем к полю мы с главным агрономом. Верой Михайловной Ищук видим — собрались механизаторы в кучку, что-то обсуждают.

— Почему — спрашиваем — не молотите?

— А как работать? — ответил один из них — Во многих местах пшеница полегла... Только вон на том поле, видите,— он показал в сторону рукой — стоит, целехонька, как ни в чем не бывало...

Мы с Верой Михайловной знали, что ранней весной органики на поля вывезли много—по 50, 60, а то и по 80 тонн на гектар. Земля лучше некуда, но плохо держит стебельки с полновесным колосом, клонится к земле пшеница. Убирать ее конечно, трудно, и потери велики. А на одном поле. 20 гектаров, с осени высеяли новые озимые сорта, стойкие к полеганию. За ними загодя ездили в Киев на опытно-селекционную станцию. Осенью этого года решили засеять уже 100 гектаров новыми сортами, меньше будет потерь, значит, выше урожай, ниже себестоимость одного центнера продукции.

Чтобы поставить настоящий заслон материальным потерям, надо .учиться считать, смелее внедрять новое, даже если это новое связано с риском. А не рискует только тот, кто не действует.

Еще не так давно мы платили за центнер семян красного клевера по две тысячи рублей. Это очень крупные расходы даже для такого хозяйства, как наше «Подолье». Решили выращивать сами. Посоветовались с главными специалистами, пришли к мнению, что надо попробовать сеять клевер широкорядным способом. При нем резко сокращается расход семян на гектар посева — с 18—20 килограммов до 3—4. Честно говоря, в нашу затею мало кто верил. Председатели соседних колхозов посмеивались, а в райсельхозуправлении мы выдержали настоящее сражение, но выиграли его. Результат? Урожай клевера теперь стали получать вдвое выше, семена у нас свои. Потянулись к нам за опытом из других хозяйств, теперь местные колхозы пошли по проторенному нами пути.

Многие годы растениеводство приносило нам большую часть дохода. А полтора года назад «Подолье» изменило специализацию: к нам присоединили межхозяйственный комплекс по откорму крупного рогатого скота на 6000 голов. Пришлось нам в срочном порядке перестраивать систему земледелия таким образом, чтобы обеспечить себя кормами. Резко увеличили площади под горох, почти вдвое — под кукурузу на зеленый корм, многолетние травы. Появились у нас новые культуры, как, например, кормовой щавель «руменс» — по 800 центнеров зеленой массы с гектара он дает.

Мне с животными работать не впервые, и вообще-то я животновод по образованию. Поэтому у нас с Верой Михайловной Ищук произошло как бы разделение труда: она полностью отвечает за растениеводство, я курирую животноводство. Первый год приходилось целые дни проводить на комплексе, налаживать работу. Каждый, кто знаком с этой отраслью, знает, что главное условие привесов — правильный рацион кормления, разнообразие кормов, точная их сбалансированность по белку. И тут были просчеты. Сначала увлеклись жомом — мы его получаем с сахарного завода после переработки нашей же сахарной свеклы,— животным стало не хватать фосфора. Не хватало зеленых кормов, богатых различными витаминами. Но, в конце концов, и это испытание мы выдержали с честью. Конвейер откорма бычков хорошо налажен, стали стабильными суточные привесы на нашей «фабрике мяса». В 1983 году чистый доход колхоза составил 3 миллиона 490 тысяч рублей, из которых 2 миллиона 156 тысяч мы получили за счет животноводства.

Но дело не только в высоком доходе. Всеми своими успехами колхоз обязан, прежде всего, людям. Таким, как бригадиры Евстахий Андреевич Искра и Лидия Олимпиевна Войнаровская, как заведующий мастерскими Михаил Петрович Солан механизаторы Иван Петрович Швец. Теофил Иванович Задорожный. Павел Федорович Гладкий, и многие, многие другие — трудно всех назвать поименно. От их способности к самоотдаче, их отношению к земле зависит будущее.

«Сегодня перед нами стоит задача — выйти на более высокие рубежи в производстве зерновых, технических культур и обеспечении народа продуктами питания, и прежде всего мясом, молоком, плодами и овощами»,— сказал на Всесоюзном экономическом совещании по проблемам агропромышленного комплекса Генеральный секретарь ЦК КПСС К. У. Черненко. Эти слова определяют для нас цели дальнейшей работы.

Вы помните, с чего я начала разговор? Колхоз рядом с городской чертой. Деревни, в которые можно добраться рейсовым автобусом прямо из центра... Все это, конечно, сказывается на колхозе. Через колхозные поля шагнули опоры электропередач и связи. Подсевать возле этих многочисленных столбов и убирать урожай — мучение. Под землей прокладывают коммуникации. Горожане норовят сбросить мусор на колхозную землю, а по посевам озимых осенью бродят бесшабашные охотники. Глаз да глаз нужен за землей, и поэтому охранять каждый гектар самым бдительным образом вошло в привычку подольчан.

Но я думаю, что из-за близости города и связанных с нею сложностей еще дороже для колхозников эта земля. Попробуйте погожим июльским днем проехаться вдоль наших полей. И вы увидите аккуратные свекловичные плантации, ровные зеленые ковры люцерны, пшеницу с наливающимися колосьями. Вы увидите по-хозяйски прибранные палисадники у домов, строго вытянувшиеся в одну шеренгу на мехдворе тракторы и комбайны. И море цветов на площади перед правлением. Да, теперь мы и такое можем себе позволить — три тысячи кустов роз высажено прошлой осенью возле конторы...

Вот так мы живем и работаем в своем колхозе, одном из многих на Волыно-Подольской возвышенности. И уверенно смотрим в будущее.

Подробности

Автор: Super User

Категория: Основная

Опубликовано: 06 февраля 2025

Просмотров: 28

Больное общество

В Соединенных Штатах продается карточная игра под названием «Ядерная война». Нет, она не из тех секретных «игр», которыми в порядке исполнения своих служебных обязанностей регулярно и всерьез занимаются над картой мира вашингтонские политики и генералы, разыгрывая разные варианты планируемой ими атомной войны.

Это забава для часов досуга, она открыто продается в игрушечных магазинах, упакованная в коробку с изображением ярко раскрашенного гриба атомного взрыва. В коробке — карты с нанесенными на них цифрами, обозначающими количество населения. Выигрывает в ту игру тот, кто сумеет «условно умертвить» все население на картах своего противника.

А некто Стив Джексон из города Остин запатентовал еще более забавную игру под названием «Убийца». Игра эта долгая — от сорока восьми часов и до семи суток кряду ее участники охотятся друг за другом повсюду днем и ночью с целью «проявить свой талант в искусстве истребления людей».

Только ведь в США убивают и всерьез. Об этом буквально кричит статистика преступности, которую даже президент Рейган назвал «ужасающей».

По официальным данным ФБР, вероятность стать жертвой убийства или другого серьезного преступления в США за последние десять лет возросла втрое. Каждые 24 минуты в США совершается убийство. Более двадцати двух тысяч в год. Это не считая тех двух миллионов человек, которые ежегодно остаются калеками в результате нанесенных им преступниками увечий.

Иностранцев, прибывающих в Нью-Йорк на пароходе и находящихся еще под впечатлением великолепного вида с моря на лес небоскребов и статую Свободы, буквально ошарашивает то, что на берегу их встречают стальные, как в тюрьмах, двери, решетки, барьеры, сторожевые псы у ног полицейских, вооруженных не только револьверами, но и армейскими автоматами.

Нью-Йорк, по официальным данным, находится лишь на восьмом месте в списке самых опасных городов США, но в Центральный парк города из боязни быть ограбленным или убитым люди боятся ходить теперь не только вечером, но и днем. Полицейские посты дежурят на каждой станции метро, сопровождают каждый поезд.

Медицинская статистика свидетельствует, что главной причиной смерти мужчин в возрасте от 15 до 44 лет в Нью-Йорке являются не болезни и не несчастные случаи, а убийства. Мужчин в этом городе убито уже почти в два раза больше, чем погибло американцев на фронтах второй мировой войны.

«Больное общество» — этот термин давно уже приняли не только критики, но и сторонники «американского образа жизни». Уже выведены определенные закономерности, «нормы» анормальности этого общества. Например, когда уровень безработицы в США повышается на 1 процент, число убийств возрастает на 5 процентов, самоубийств — на 7 процентов, на 4 процента становится больше заключенных в тюрьмах.

Пропагандистам буржуазного общества было бы, конечно, очень удобно обвинить в росте преступности и в прочих социальных недугах отчаявшихся безработных, если бы безработица не была порождением этого общества. И не только за океаном. Кое к чему из «американского образа жизни» привыкли уже в странах Западной Европы...

Вторжение в быт Франции и французов мира жестокости и насилия заставило французского писателя Поля Элюара написать сказку про девочку, которая не хотела расти, чтобы отдалить встречу с этим страшным миром взрослых...

В ФРГ в 1982 году было совершено свыше четырех миллионов только тяжелых уголовных преступлений. Обогатившись опытом из-за океана, создали настоящую мафию у себя дома японские бандиты. Пройдя школу американской «коза ностры», сицилийские мафиози прибрали к рукам уже весь Апеннинский полуостров.

...На постаменте памятника, сооруженного в городе, где жил изобретатель известного револьвера, высечена надпись: «Бог создал людей — полковник Кольт сделал их равными». Револьвер в Соединенных Штатах всегда мог и может купить себе каждый. А там уж все зависит от умения вовремя пустить его в ход. Как это важно, свидетельствует уже то, что возник чисто американский вид спорта — соревнование на быстроту выхватывания пистолета. Вместе с рождением Соединенных Штатов родился там и «закон кольта»: прав тот, кто выстрелит первым.

Культ грубой силы — одна из главных основ «американского образа жизни». Так повелось со времен первых колонистов, истреблявших коренное население Америки, и с далеко не романтичных в действительности и совсем не славных дней «золотой лихорадки».

Нравы мафии определили мораль «американского образа жизни», ее методы стали общепринятым средством достижения успеха в экономической конкуренции и политической борьбе.

В свое время Карл Маркс отметил, сколь верна фраза из журнала «Куотерли ревью» о том, что при 100 процентах прибыли капитал «попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы». Разного рода преступлениями отмечен путь «наверх» практически всех семей американских миллиардеров. Мало того: преступники из мафии давно уже стали поистине уважаемыми членами американского общества. Роскошные особняки главарей мафии, расположенные в самых фешенебельных кварталах американских городов, поражают своим великолепием. Съезды синдикатов преступников проводятся практически вполне легально.

Еще бы не уважаемые люди! Ведь прибыль в их бизнесе достигает 1000 и даже 2000 процентов. Общий объем годового оборота индустрии организованной преступности, перевалив за 50 миллиардов долларов, занимает третье место в экономике страны, уступая лишь автомобильному концерну «Дженерал моторе» и нефтяному гиганту «Эксон».

Угодив за торговлю наркотиками в тюрьму в Лиме, один из боссов империи зла, некий Карденас, предложил за свое освобождение правительству Перу финансовую помощь в ликвидации колоссального внешнего долга страны.

На мелкие услуги, оказываемые преступным миром внешне респектабельным бизнесменам и политикам, уж давно перестали обращать серьезное внимание. Так же, как смотрят сквозь пальцы на преступные действия самих респектабельных господ, включая высших чиновников администрации Рейгана. Они, по свидетельству американских газет, давно уже превзошли своих предшественников по количеству скандалов, связанных с коррупцией и незаконными махинациями.

Член комиссии по торговле между штатами Ф Андре, которого вместе с министром труда США Р. Донованом обвинили в связях с мафией, прямо заявил, что. рассматривает взятки как «элемент свободного рынка». И если Никсона в свое время с позором выгнали из Белого дома за то, что его люди лишь пытались подслушивать разговоры политических противников, то Рейгану и его «рати» сходит с рук, мягко говоря, «изъятие» документов из штаб-квартиры ныне поверженного конкурента. Человек, участвовавший в осуществлении этого преступления, ныне занимает пост главы Центрального разведывательного управления США. Там он использует секретную экономическую информацию, добываемую его агентами, для собственных спекуляций на бирже.

На выборах 1980 года администрация Рейгана которую называют «правительством миллионеров», пришла к власти главным образом потому, что обещала уменьшить безработицу путем снижения налогов на предпринимателей. Они, как предполагалось, вложат высвободившиеся у них деньги в развитие новых производств и создадут тем самым новые рабочие места. Ныне выяснилось, часть недополученных государством налоговых денег действительно была вложена их хозяевами в развитие производства. Но прежде всего не в США, а в других странах, где рабочая сила дешевле и процент прибыли выше. В Америке же безработица тем временем выросла, а в раде районов достигла уже 20 процентов. Сколько это, если считать по той «норме» убийств, самоубийств и прочих тяжелых преступлений?

Ничего не можем сделать,— разводят руками миллионеры из администрации Рейгана — Мы не имеем права заставить хозяев поступить иначе. Не можем нарушать свободу частного предпринимательства».

Пока существует эта «Свобода», основа основ системы капитализма, преступность и насилие были и будут неотъемлемой частью американского образа жизни», как и всего буржуазного общества в целом.

Нигде в мире, ни одно общество на земле не создало столь презрительного отношения к слабому и неудачливому. При всей быстротечности и переменчивости мод одна из них в Америке неизменна — это мода на богатство и успех. И частная реклама, и государственная пропаганда, и весь традиционный строй мышления в США внушают людям, что настоящий американец должен обязательно быть богатым, сильным, красивым и удачливым.

«Вы выглядите на миллион долларов» — говорят друг другу американцы при встрече вместо того, чтобы просто сказать: «Вы хорошо выглядите». «Я покупаю это»,— скажет американец, чтобы выразить согласие со своим собеседником

Денежные отношения, рыночная конъюнктура пронизывают все американское общество, где и в работе и в личных отношениях людей, как на рынке, нет и, не может быть ничего постоянного и прочного. Любые ценности рассыпаются в прах перед тем, что сегодня лучше продается, за что в данный момент больше платят. К чисто денежным отношениям часто сводятся дружба, любовь и даже родственные связи.

Тот, кто не сумел стать богатым,— слабак, недостойный называться настоящим янки. Потому-то с ранних лет юный американец живет в постоянном страхе, как бы не отстать от своих сверстников. Он боится не справиться, не успеть, не суметь. И поэтому он готов на все, чтобы схватить, вытащить, вырвать из рук конкурентов по «крысиной гонке» — так сами американцы называют свою жизнь — заветный счастливый билет. Чтобы разбогатеть, он готов пойти и на преступления, описаниями которых полны газеты, книги, радио- и телепередачи. Там все так просто: убил или ограбил банк, час работы — и миллион в кармане, и ты «наверху».

Не понимая подчас, что реклама «американского образа жизни» и «равных возможностей» их обманула, что места «наверху» достаются лишь немногим, юные американцы, не достигшие заметного успеха в жизни, а тем более те, кто стал безработным, винят в этом себя. Считают себя тупицами, недостойными жизни на земле. В этом — причина миллионов трагедий, источник пьянства, наркомании, душевных болезней, преступности и самоубийств, принявших массовый характер.

Общество, не сумевшее дать своим гражданам никакого идеала, кроме всевластия денег,— больное, обреченное общество. Президент Картер был вынужден первым признать то, что в годы его правления произошел решающий поворот в сознании американцев: опросы общественного мнения неопровержимо доказали, что народ, традиционно славившийся своим оптимизмом, надеждой на счастье и успех в будущем, не верит больше в «хэппи энд». Взамен этого в сознании подавляющего большинства американцев прочно укоренился «глуми бум» — «бум уныния».

Это уныние и страх перед настоящим и будущим подогреваются возникшей в последние годы «индустрией страха». В ней независимо друг от друга, но в одном направлении, каждый со своей целью действуют и некоторые буржуазные деятели искусства, и предприниматели, и политики.

Первые, уловив тенденцию эскалации страха, создали с целью наживы литературу и кинематограф ужасов. Вторые, умышленно сгущая страхи возможных экономических катастроф, пытаются тем самым держать в повиновении, отвадить от забастовок рабочих и служащих. Третьи вкупе с первыми и вторыми раздувают военный психоз, пугают людей «нашествием коммунизма», чтобы подстегнуть и оправдать гонку вооружений, заставить людей смириться с проводимой ими политикой, продиктованной интересами военно-промышленного комплекса.

Огромной отраслью «индустрии страха» с многомиллионными оборотами стал бизнес всевозможных религиозных сект, обещающих запуганным, запутавшимся в жизни людям спасение души. Миллионы долларов зарабатывают на том же тучи расплодившихся в США ведьм, колдунов, гадалок, астрологов и прочих шарлатанов, обеспечивающих легковерным американцам «контакт с потусторонним миром».

Убеждая сограждан в мнимой беззащитности Америки перед «агрессивным мировым коммунизмом», вашингтонские политики и генералы постоянно трясут нацию своим «балансированием на грани войны» — с репетициями ядерных тревог, наводняют газеты, экран и эфир паническими картинами вот-вот готовой разразиться ядерной катастрофы. И все с той же единственной целью — оправдать агрессивную внешнюю политику Вашингтона.

Некоторые психологи в США утверждают, что на фильмы ужасов, запуганные окружающей действительностью, американцы ходят, будто бы для того, чтобы... успокоиться. Выйдут, мол, они после сеанса из зала, где только что видели реки крови и горы трупов, и вздохнут облегченно: «Уф! В жизни все-таки не так страшно!»

Одни американские ученые считают, что это хорошо — вроде бы успокоился человек. Другие утверждают, что плохо — с каждым новым кровавым фильмом идет привыкание к жестокости, насилию и страху, идет повышение морального болевого порога, которое может, в конце концов, привести и к полной морально-нравственной глухоте.

Хотя глава Белого дома и вздыхает притворно по поводу «ужасающей» статистики преступности, но сегодняшнее состояние американского общества на руку правящей верхушке миллионеров. В обстановке насаждаемой жестокости и страха, растущего пессимизма и отчаяния легче запугать обывателя «советской угрозой», отвлечь внимание народных масс от кричащих противоречий американского образа жизни, еще более взвинтить гонку вооружений.

Пессимизм — психология тупика, политического, экономического, нравственного. Это понимают уже самые разные слои населения в «свободном мире». Они ищут выхода из нынешней ситуации и обсуждают варианты.

Постоянным фактором политической жизни Запада стали антивоенные массовые выступления. Западная Европа продолжает протестовать против размещения здесь американских ядерных ракет, и пикеты у американских баз не сняты. «Если американцы не готовы пожертвовать Чикаго ради Гамбурга, то какого дьявола мы должны жертвовать Гамбургом, чтобы защитить Чикаго?» — этот вопрос задает своим читателям западногерманский журнал «Шпигель».

Чувствуя настроение масс, все главные соперники Рейгана на предстоящих выборах обещают вести более разумную, взвешенную политику, расширить диалог с миром социализма. Один из них. Г. Харт, вспоминает времена Рузвельта, признает, что «повторение традиционных лозунгов и идеологических доктрин не вернет людям работы, не поставит под контроль гонку вооружений, не поможет нанести поражение нынешней администрации». «Больное общество» ищет средства, которые спасли бы его. «Традиционные лозунги и доктрины» явно и очевидно обанкротились.

Подробности

Автор: Super User

Категория: Основная

Опубликовано: 06 февраля 2025

Просмотров: 38

Творчество Ларисы Васильевой

Лариса ВАСИЛЬЕВА принадлежит к поколению, вступившему в литературу в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов. Лирическая героиня поэтессы пришла к читателям во многом сформировавшейся, без обычных в пору становления литератора метаний, поисков своего слога, обретения голоса, темы. Ее героиня — женщина мужественная, сильная и в то же время нежная, нуждающаяся в поддержке и защите. Поэтесса не ограничивает себя миром лирики. Автор многих поэтических книг, она так же успешно выступает в художественной прозе (недавно вышел ее роман «Повесть об отце») и в публицистике.

• Зрелость.
• Странное понятье.
• Так внушительно, смешно.
• как изношенное платье,
• чем-то дорого оно,
• как случайная обнова
• резко плечи холодит—
• все достигнуто, ан снова
• тайна сердце бередит.
• Зрелость...
• Смелость иль несмелость?
• Память или забытье?
• То ли вишни переспелость,
• то ль подпорченность ее?
• Никогда не приходилось
• зрелость удержать в рунах
• или, сдавшись ей на милость,
• трепетать в ее тисках.
• Все же, что она такое,
• почему мне говорят,
• что горит ее тоскою
• мой невысказанный взгляд?

***

• Люблю тебя, любовь, забытая
• в осеннем темно-сером дне.
• когда трава, дождем умытая,
• не помню, что напомнит мне,
• и запах ветра — гарь полынная —
• очнется в запахе волос,
• и горло, как веревка длинная,
• опутает желанье слез.
• Не возвращается свершенное,
• но не уходит никуда,
• лишь око времени бездонное
• глядит, как синяя вода,
• владея тайной возвращения
• судьбы, увиденной насквозь...
• Любимый, здравствуй!
• С днем рождения
• всего, что в жизни не сбылось.

***

• Изволновалась, истомилась,
• всю жизнь продувала свою,
• и вот тебе я покорилась,
• как соловьиха — соловью.
• Ты говорил,
• а я молчала,
• ты уходил,
• а я ждала,
• ты возвращался,
• я встречала.
• Ты был.
• А я как не была.
• С тебя все в жизни начиналось
• от утра до чернильных строк,
• и счастье о порог плескалось,
• как будто море о песок.

***

• Полынь сладко горечью пахла.
• Синица журчала в листве.
• Прожженная серая пакля
• на кукольной голове
• о детстве напоминала...
• Во тьме хохотал чердак.
• Всего мне казалось мало,
• и все казалось не так,
• и всем была недовольна,
• металась, искала, ждала,
• а где-то свободно, вольно
• качались колокола.
• И плакала я, тоскуя
• О самом счастливом дне,
• понять того не рискуя,
• что день этот жил во мне
• горючей минутой каждой,
• горячим огнем окна
• и неутолимой жаждой
• несбывшихся истин сна:
• что день этот славно прожит,
• что день этот не изжит,
• а кто его подытожит,
• тому он принадлежит.

***

• Я вижу: женщина стоит
• на ближнем перекрестке,
• она взволнованно таит
• чужие отголоски:
• поток забытых мною слов
• и взглядов и движений...
• Я не люблю повторы снов,
• фигуры отражений,
• и мне не льстит ее поклон,
• подчеркнуто любезный —
• она нарушила закон,
• простой и бесполезный:
• попытка взять чужой удел
• твою разрушит цельность,
• лишь зная собственный предел,
• уходишь в беспредельность.

***

• Ты мне приснился, но я не видала
• в жизни такого, как ты.
• Что-то на картах себе нагадала,
• не угадала черты,
• и прохожу, ни о чем не печалясь,
• посередине зимы.
• Это не страшно,
• что мы не встречались,
• страшно — не встретимся мы.